— Он знаком буквально с каждым, и он согласился представлять группу, — сказал Джими, Ноэлу и Мичу Час. — Лесли — наш талисман, наша счастливая звезда.
Другим их выигрышным номером стал Дик Кац, лучший из агентов Харольда Дэвидсона. Кац — респектабельный удачливый делец и воротила, обладающий невероятной способностью гарантировать наилучшее время важнейших концертов. Он накопил богатейший опыт в построении карьер. Агентство Дэвидсона представляет разнообразных по жанру певцов и музыкантов, включая и легендарных джазовых музыкантов, которые пользуются их услугами вот уже много лет. Джими с уважением относился к Перрину и Кацу и любил слушать их весёлые рассказы о музыкантах, которых он обожал с детства. Возможно, они были единственными из его делового окружения, кто был настолько одержим музыкальным бизнесом и настолько чувствующими и знающими, что понимали его прошлое. В их компании ему не было необходимости притворяться тем, кем он никогда не был или выслушивать расспросы, приносящие одну только боль — Дик Кац всегда старался уберечь Джими от излишних хлопот.
— Я сразу увидел в нём великого музыканта, ничего подобного я ещё не встречал, — сказал он мне. — Мне посчастливилось работать с человеком, кто был бы так молод и обладал таким безграничным потенциалом.
С успехом пришло и внимание к нему женской половины населения. Блондинки Калифорнии, хиппующие американские цыпочки, и сексапильные модели — все вздыхали по Хендриксу, и, забегая вперёд, скажу, он был более чем согласен услужить им. Для Опытов и для участников многих популярных групп Америки и Англии секс стал являться своего рода фаст–фудом — с быстрым обслуживанием. Имён своих вздыхательниц никто не запоминал, довольствовались кратким изложением: "рыжеволосая пианистка", "кудряшки из Нью–Джерси", "большие сиськи Детройта". Джими возглавлял "личные списки" многочисленных английских красавиц, многие из которых оказывались потом подружками его друзей–музыкантов. Высокие или миниатюрные, худышки или в теле, чаще без лифчиков и в кукольных мини — эпитет, созданный британскими газетами — с густо подведёнными глазами, с бледной в блёстках помадой на губах и длинными, шелковистыми прямыми волосами, все они сходили с ума от этого сексуального Джими Хендрикса.
— Даже проведя много времени в постели, я часто не догадывался спросить их имена, — признался он мне, и это не было с его стороны ни хвастовством, ни высокомерием — он просто честно рассказывал, как всё это было на самом деле.
Он также дал мне понять, что Кати Этчингем была в курсе всего этого и что это было их, так называемыми, "открытыми" отношениями — отношениями принятыми ими обоими.
Его близкие друзья–музыканты считали Джими сказочным героем.
— Мы все были уверены, что он своим сексуальным… э… аппаратом владел также изумительно, как и музыкальной техникой, — сказал мне один из известнейших британских гитаристов. — Мы завидовали ему. Что может быть лучше, чем быть чёрным, быть сексуальным, играть блюз и выбирать себе цыпочку по своему вкусу?
Той осенью Опыты совершили блиц–турне по Голландии — появились на телевидении и дали один концерт — и, по возвращении в Англию, немедленно отправились в большие гастроли по стране. Подняв на уши лондонский Альберт Холл, они всего за три недели дали тридцать концертов. И Джими, и Мич, и Ноэл полностью выдохлись к Глазго и после последнего шоу напились до беспамятства.
Вступая в новый год, Джими Хендрикс был благодарен Судьбе, подарившей ему такой взлёт в карьере, гордился успешными записями своей группы и особенно был счастлив мешкам писем, приходящих ежедневно на адрес Джеффери–Чандлера и Трэк–Рекордс. Эти письма много значили для Джими: они были осязаемым доказательством его успеха, уважением, выказываемым ему его поклонниками, и он старался сам отвечать на них, сколько позволяло время.
К тому же эти письма несколько оберегали чувства Хендрикса от всё увеличивающегося давления и угроз со стороны Эда Чалпина, не перестающего подливать масла в огонь своих юридических притязаний.
— Я был очень напуган, — рассказывал мне Джими год спустя. — Помню, как однажды я пришёл в Спикизи поджемовать, но был настолько взвинчен, что мне хотелось, чтобы кровь появилась на пальцах от игры, мне хотелось забыть всю эту юридическую бла–бла–бла. Я понимал, что так просто от этого не отделаться, но мне уже было неважно, сливал ли Джеффери на меня всю эту безумную рутину или нет. Многое уже получило свое завершение в 1967 году! Очень многое! Для меня успех говорил о том, что мои собственные мысли идут в правильном направлении и о том, что каждая вещь верно смикширована, спродюсирована и качественно записана. Каждая! Все эти чёртовы юридические угрозы меркнут, когда речь идёт о музыке. Всё это пустое! Корни их в людской жадности.