От этого удара фрицы так и не оправились — больше они уже не продвинулись ни на шаг; это явилось началом их отступления, продолжавшегося до самого Рейна. И кто все сделал? Янки! Янки с помощью Джимми Хиггинса! Он-то ведь попал туда первым, он там сражался в ожидании своих! Действительно, если бы он тогда не остался возле пулемета помогать французам, если бы не засел потом в воронке от снаряда, стреляя из револьвера и винтовки по наступающим немцам, если бы не задержал их в тот важный час, вполне могло бы случиться, что немцы захватили бы эти позиции и янки не сумели бы развернуть свои боевые операции и победа при «Чатти-Терри» не стала бы событием, память о котором сохранится в веках. Да, возможно, весь ход мировой истории был бы иным, если бы некий маленький механик — социалист из Лисвилла, США,— не заблудился в заколдованном лесу, разыскивая мифическую, так и не обнаруженную Баттери Нормб Котт!
Глава XXIV ДЖИММИ ХИГГИНС ВИДИТ КОЕ-ЧТО В НОВОМ СВЕТЕ
I
Но все эти восторги и мысли о славе пришлось отложить на более поздний срок. Сейчас Джимми Хиггинс был очень слаб, голова его прямо раскалывалась на части и левую руку жгло, как огнем. 1Кроме того, произошел престранный случай, который вытеснил у него из •памяти весь этот бой с немцами. Джимми шел по тропинке вместе со своими спутниками французами, и вдруг один из flux заметил лежащего неподалеку на земле человека во французской форме. Судя по белой повязке С красным крестом на рукаве, это был не солдат, а фельдшер или санитар. У него было прострелено плечо — кто-то заткнул ему тампоном рану и оставил лежать; французские солдаты помогли ему подняться на ноги и повели с собой. Джимми наблюдал все со стороны, но когда увидел лицо санитара, оно показалось ему знакомым. Где-то он встречал этого человека или кого-то другого, на него похожего, и при каких-то крайне волнующих обстоятельствах. Старое, забытое волнение зашевелилось в недрах его души и вдруг бурно прорвалось наружу. Возможно ли? Да-нет, чепуха! И все же это он! Так и есть, этот санитар — Лейси Гренич!
Наследник завода «Эмпаир» вероятнее всего не обратил бы внимания на маленького социалиста, если бы тот всем своим видом не показал, что знает его. Тогда и Лейси Гренич в свою очередь стал напрягать память. Шагая вместе со всеми, он то и дело беспокойно косился на своего соотечественника; потом, когда они вышли на шоссе и присели отдохнуть в ожидании попутного транспорта, Лейси пододвинулся к Джимми и заговорил:
— Ведь это были вы тогда ночью в том доме, правда?
Джимми кивнул, и сын лисвиллского магната растерянно посмотрел сперва на него, потом по сторонам и сказал:
— У меня к вам просьба.
— Какая?
— Не выдавать меня.
— Чего не выдавать?
— Не рассказывайте никому, кто я. Зачем им это знать? Я сам всеми силами стараюсь забыть.
— Понятно,— отозвался Джимми.— Я не скажу.
— Обещаете?
— Ну конечно.
Наступило молчание. Потом вдруг, без всякой видимой причины, Лейси воскликнул: — Наверняка расскажете!
— Да нет же! — заверил его Джимми.— С чего вы это решили?
— Вы ненавидите меня!
Джимми помедлил, словно ища ответа у себя в душе. потом сказал:
— Нет, теперь уже нет.
— И не надо, господи! — простонал Лейся.— Я же за все заплатил сполна!
Джимми вгляделся в него. И то верно. Лейси казался изможденным, осунувшимся от боли, которую причиняла ему рана; но это было еще не все. На лице у него появились такие морщины, каких не могли оставить несколько дней боев и даже целый год или полтора пребывания на войне. Теперешний Лейси выглядел на двадцать лет старше того высокомерного молодого аристократа, который метал громы и молнии против забастовщиков на заводе «Эмпайр».
Сейчас он испуганно и просительно заглядывал Джимми в глаза.
— Мне пришлось уехать из дому,— сказал он.— Я не мог вынести всех этих взглядов, этих усмешек за моей спиной, Я пробовал записаться добровольцем в американскую армию, но меня не взяли ни на какую работу. Тогда я поехал во Францию — здесь так нужны люди, что мне доверили носилки. И вот я здесь больше года и уже, кажется, испытал все! Два раза был ранен, но, как я ни стараюсь, смерть меня не берет. Ей нужны те, кто хочет жить, будь она проклята!
Лейси притих, будто перед ним вдруг встали призраки этих людей, которые хотели жить, но умерли на его глазах. Когда он снова заговорил, в тоне его слышалась униженная мольба:
— Я старался заплатить за свои грехи. Сейчас я прошу только об одном: пусть меня оставят в покое, пусть про меня не злословят все, кому не лень. Как по-вашему, имею я на это право?