– Да святится имя твое, да приидет царствие твое!
Отец Пафнутий все бубнит и бубнит. Кто-то – тоже в черной рясе – держит над его головой старомодный зонт, чтобы дождь не накапал на старую, дореволюционного издания библию.
Наташа рыдает молча, только хрупкие плечи трясутся. Она часто приподнимает черную вуаль, чтобы вытереть скомканным белым платочком мокрое лицо. Старики – товарищи отца – утирают слезы. Вот добрый Папий Папиевич. Вот князь Мещерский, поручик лейб-гвардии, родственник Гриневых по первой жене Павла Николаевича. Вот дядя Серж – он служил с Павлом Николаевичем корнетом в кавалергардском полку, а потом в штабе 2-й армии в начале «Великой войны».[4] Рядом с ним – журналист Савва Загорский. Вместе с Гриневым он приехал из Парижа в Америку. Никто из них не нашел счастья в Новом Свете. Князь Мещерский торговал чужими холодильниками, дядя Серж, родом из светлейших князей, Рюрикович, стал совладельцем русского ресторана «Елки-палки», а Савва Загорский, в прошлом блестящий одесский фельетонист, играл в этом ресторане на балалайке.
Все товарищи Павла Николаевича пришли на кладбище с жалкими букетиками, стоимостью в десять долларов, не больше. Самый большой и изысканный букет – из свежих белых гвоздик – принес Лот. В семье Гриневых все знали, что белые гвоздики – любимые цветы Павла Николаевича. С ними Павел Николаевич и Мария Григорьевна пошли в Париже под венец…
За товарищами отца стояли какие-то незнакомые Джину господа. Их было трое. Среди них выделялся представительный седой франт с брыластым породистым лицом, похожим на морду дога.
– Кто это? – шепотом спросил Джин у князя Мещерского, кивая в сторону брыластого.
– Господи, да это же Чарли Врангель, племянник генерала барона Врангеля! – ответил тот. – Председатель Союза ревнителей памяти императора Николая Второго. Не знаю, зачем пожаловал – ваш батюшка его не любил, этого Врангеля…
Сначала пели «Вечную память», теперь затянули «Со духи праведных…»
Дождь пошел еще пуще. Гримасы покойника стали просто невыносимыми. Лот – он первым догадался сделать это – прикрыл гроб тяжелой крышкой.
А в голову Джину лезли непрошеные, неуместные мысли. Вспомнилось чье-то изречение: «Джон Д. Рокфеллер, бывало, зарабатывал по миллиону долларов в день, но и его похоронили в одной паре штанов…»
Когда все было кончено наконец, Джин подошел к Лоту у ворот кладбища. Мимо проехал «империал» с Чарльзом Врангелем за рулем.
– Поразительно! – проговорил старый князь Мещерский. – В кармане блоха на аркане, а разъезжает в «империале»!
– Что нового, Лот? – спросил Джин.
– Крепись, парень! Пока ничего особенного. Нынешнему прокурору, увы, далеко до Томаса Дьюи!
– Думал обратиться к своему конгрессмену, так представь – никто из моих знакомых не знает его имени! Недаром про них говорят, что они представляют всех, кроме народа… Лефти нашли наконец?
– Нет еще, но…
– Ведь он русский, его легче найти!
– В Нью-Йорке почти полмиллиона русских. Но будь спокоен, раз вмешались ребята из ФБР, найдут, обязательно найдут. Объявлен розыск по всей стране. Главарь банды Красавчик Пирелли сказал полиции, что Лефти бежал из города, но, по-моему, это не так. Эти парни обычно предпочитают отсидеться где-нибудь на «дне» Нью-Йорка. Ведь в этом городе больше людей, чем в большинстве штатов и большинстве стран мира.
– Эти толстозадые лентяи из ФБР и полиции и не чешутся!.. А где полиция нашла этого Пирелли?
– На Четвертой улице, между Седьмой и Восьмой авеню, есть ночной клуб «Манки-клаб», «Обезьяний клуб». Принадлежит он Анджело, брату Красавчика. В свободное от «мокрых дел» время Красавчик обычно играет там в покер или «пул», если его не ищет полиция…