Джин выпустил, оттолкнул тело врага, и оно медленно поплыло вниз, в неведомые потемки, а Джин стремительно, как выпущенный подводной лодкой буй, взмыл вверх. Только очутившись на поверхности, понял он, чего стоила ему эта схватка с Лотом. Он глянул в сторону берега и подумал, что вряд ли сможет доплыть до него.
К нему подгребал в лодке странно знакомый человек в тельняшке. Джин, мысленно возблагодарив небо, слабо крикнул и медленно, вяло поплыл к своему спасителю, с мучительным трудом вбирая воздух в натруженные легкие.
Одной рукой он ухватился за весло, другую протянул человеку в тельняшке. Но что это? Человек в мокрой тельняшке улыбнулся ему ослепительной – сто ватт, не меньше – белозубой улыбкой. Это был Вася Снежный Человек. Джину почудилось в последний миг перед тем, как потерять сознание, что и он стал погружаться в бездонную и мрачную пучину.
Джин не сразу пришел в себя. Сначала, всплывая из густого антрацитово-черного мрака в темно-зеленые подглубины сознания, он заново пережил свою схватку с Лотом, вновь услышал его угрозу: «Я убил твоего отца и убью тебя, щенок!» Вновь увидел выкаченные глаза Лота, когда тот, подобно огромной дохлой медузе, стал плавно уходить на дно.
Он огляделся – белый потолок, белая койка, белые халаты кругом.
В комнату медпункта вошел, на ходу надевая пиджак, Вася Снежный Человек.
– Очнулся? Вот и хорошо, – сказал он. – Господин Грин, вы арестованы!..
Джин Грин взглянул на руку – родинка исчезла.
Глава двадцать восьмая Последний рывок
(Перевод В. А. и Г. П.)
С той же закономерностью, с какой солдату снятся сны солдатские, шпиону снятся сны шпионские. Джину в ночь после ареста снился сон необыкновенный – многосерийный, цветной, широкоформатный…:
Первая серия
Это был экспресс новейшего типа с кондиционированным воздухом, с белыми шторками, расшитыми украинским орнаментом; с голосистыми кареглазыми проводниками и даже с ночным чаем: Американская медицинская выставка переезжала в Киев. Джек Цадкин и Лестер Бивер ехали вдвоем в одном купе. Джин ехал один. В международных вагонах поездов такого класса купе рассчитаны максимально на двоих.
У Джина был хмурый, похмельный вид, и его приятели определили это состояние как «недобор».
– У меня есть бутылка виски, – любезно предложил Джину Цадкин. – «Старый дедушка»!
– А у меня русская водка, – устало сказал Джин.
– Что с вами, коллега?
– Набросался.
– Как это понять?
– Жаргон. По-русски это означает: набросал много рюмок спиртного в свою топку.
– Вы, однако, смею сказать, безупречно подкованы, коллега, – съязвил Цадкин.
– Вы мной недовольны, Джек? – В голосе Джина по-прежнему чувствовалась усталость.
– Я, собственно, на выставке с вами почти что не встречался. У вас, видимо, были дела поважней.
– Давайте лучше выпьем, Цадкин. Ваши корни, кажется, тоже уходят в эту землю?
– В принципе да. Третье поколение.
– О'кэй! Предлагаю русский стол. Приглашайте Бивера.
Поезд тронулся. В глубине перрона рядом с выходом Джин заметил рослую фигуру Лота. Мимо него с рюкзаком за плечами пробежал, по-видимому, опоздавший.
Джин стоял у открытого окна. Он подался вперед и увидел, как человек с огромным рюкзаком за плечами легко вскочил на подножку последнего вагона.
«Отчаянный парень», – подумал Джин и перевел взгляд на дверь, ведущую из закрытого перрона в город, – Лота уже не было. Не было, естественно, на перроне и Тони. Не было и не могло быть. Тони теперь не будет в его жизни никогда.
«А я? Куда я еду? В какую ночь? Кому нужны тени прошлого в чужом парке?..» «Тень, бросающая свет», – пришла на ум чья-то ироническая фраза. «Луч мглы» – есть такая джазовая пьеса.
– Где же обещанное? – услышал Джин голос Бивера.
– Все будет.
Он накрыл стол, вывалил все свои запасы. Кроме «рашен водки», красной икры и бородинского хлеба, была даже вобла в высокой жестяной банке.
– Ладно, давайте выпьем! – примирительно сказал Бивер.
– За Джина! За его сокрушительные «Эй-даблъю-оу-эл»![113] – воскликнул Цадкин и поднял руки.
– А я пью за его сверхурочную работу. За его неусыпную, неуемную деятельность на выставке, – на полном серьезе произнес Бивер.
– За женщин Джека Цадкина! – Джин сделал вид, что воспринимает все как должное.
– Пьем хоть за что-нибудь, – взмолился Бивер. А потом Джин попытался приучить своих коллег к вобле.
– Икра лучше, – сказал Лестер.
– Может, эта вобла просто пересушенная, – смягчился Цадкин.