Даже в этот поздний час улицы Хайфона были полны народа. Разбуженный неожиданной бомбежкой город никак не мог успокоится. Как только прозвучал отбой воздушной тревоги, толпы людей, размахивая руками и галдя, высыпали на улицы и стояли теперь на ярко освещенных тротуарах, глядя на проносящиеся по мостовой пожарные и военные машины, на пробегающие отряды вооруженных винтовками и кирками дружинников ПВО. Над низкорослой толпой худощавых смуглых быстроглазых людей кое-где мелькали головы европейцев. Один из них, высокий молодой человек с открытым и приветливым лицом, шел в этот час по набережной, под сенью встревоженно колышущихся кокосовых пальм. Он был одет в синие полусинтетические китайские брюки и москвошвеевскую легкую спортивную куртку. На голове у него была светлая чехословацкая кепка, через плечо висела туго набитая голубая сумка с надписью "Аэрофлот". На левой стороне груди у молодого человека красовался знакомый многим вьетнамцам ромбовидный значок выпускника Медицинского учебного заведения - змея над чашей. Джин шел по набережной в сторону порта, с приветливым любопытством глядя по сторонам. Пожар, по-видимому, был уже погашен, но тревога не стихала. В самом деле, как могли знать жители Хайфона, был ли это одиночный пиратский налет или вслед за первым самолетом со стороны Тонкинского залива идет целая армада3? Неожиданно заговорили громкоговорители. Люди на набережной замерли. Уверенный мужской голос с высоких столбов что-то утверждал с нарастающим торжеством. Джин остановился. Внезапно толпа разразилась восторженным криком, в небо полетели шапки. Радиоголос становился все более мощным. - Хоанч хо! Хоанч хо! - скандировала толпа. - Вы не знаете, что передают? - спросил Джин по-русски высокого европейца с трубкой в зубах, который стоял, прислонившись к стволу пальмы. - Донт андерстэнд, - буркнул тот в ответ по-английски, смерил Джина презрительным взглядом, вытряхнул пепел из трубки и отошел. Кто-то подтолкнул Джина локтем и засмеялся. Он обернулся и увидел широкоплечего приземистого блондина в пробковом шлеме и шортах. - Это может быть канадец есть, - сказал блондин, подмигивая в сторону человека с трубкой. - Я чех есть, Вацлав Данек, так. Вы советский, товарищ? - Да, - сказал Джин. - Очень приятно. Мое имя Евгений Чердынцев. Я врач. Вы понимаете по-вьетнамски? Что передают? - Так! - вскричал чех. - Разумею! Пшик, пшик, добрый бой! Пират бежал в сторону моря, МИГи, вы видели? Вжих, вжих! Значит, капут! Поздравляю вас, соудруг Чардамца! - Я вас тоже поздравляю, - Джин пожал крепкую руку. - Насхледано-о! - пропел чех и пошел бодрым шагом вдоль набережной. "Стэнли, Бак, - с тоской подумал Джин. - Окинава, черная полумаска, Марико..." Тут он почувствовал, что его тормошат со всех сторон. К нему тянулись мускулистые смуглые руки, сверкали белозубые улыбки. - Донч ти лен со! Советский товарищ! Ура! Хоанч хо! - Хоанч хо! - крикнул Джин, пожал несколько рук и выбрался из толпы. "В конце концов почему им не радоваться? - думал он, идя дальше по набережной. - Да и как еще можно назвать налет Стэнли и Бака на спящий город кроме как пиратством? А как можно назвать мое задание? Какой-то бред! Я не испытываю абсолютно никакой вражды к этим маленьким людям, но почему-то должен сделать им страшную гадость... Да, но Вьетконг тоже взрывает наши базы и подстреливает ребят, как зайцев... Да, но они делают это не в штате Оклахома, а на своей земле... Да, но..." И снова - в который уже раз! - за последнее время Джин Грин оборвал свои трудные мысли. В самом деле, довольно странно будет выглядеть человек, пробравшийся в Хайфон методом ХАЛО-СКУБА и предающийся здесь самоанализу. Перед тем как вступить в город под видом молодого советского врача Евгения Чердынцева, Джин с вершины одного из прибрежных холмов внимательно осмотрел порт. Его цель - нефтяной причал и газгольдеры - находилась в глубине территории порта. У причала был ошвартован крупнотоннажный танкер, должно быть, тот самый "Тамбов", о прибытии которого в Хайфон еще позавчера сообщила на Окинаву воздушная разведка. Джин некоторое время болтался возле ворот порта, наблюдая, как проходят через контроль иностранные моряки. Иные из них показывали охранникам какие-то документы, для других документом оказывались улыбки, похлопывания по плечу, дружеские рукопожатия. Конечно, русский язык в какой-то степени был для Джина пропуском в этой стране, к тому же можно было употребить несколько известных ему вьетнамских слов, можно было также попытаться проникнуть в порт, незаметно прицепившись к железнодорожному составу, но во всех этих вариантах была слишком большая доля риска. Между тем улицы пустели. Теперь уже лишь одинокие велосипедисты с легким шелестом проносились по мостовой. Неожиданно почти бесшумно из-за угла выехал советский "джип" ГАЗ-69 с военным патрулем. Свет фар заскользил по стене, приближаясь к Джину. Джин принял вид слегка подвыпившего человека. Машина остановилась. Гортанный голос окликнул Джина. Джин вышел в свет фар, помахал рукой. - Лен со! Лен со! Я доктор! - Parlez-vous francais, товарач? - спросил офицер. - En peu, - радостно сказал Джин. - Немного понимаю. - Que cherchez-vous? - Le club des marins. - Джин старался произносить французские слова с резким акцентом. - C'est ici, pas loin, a droite, - вежливо сказал офицер и показал рукой. - Большое спасибо, товарищ! Салют! Хоанч хо! В темноте сверкнула белозубая улыбка. Машина двинулась вперед. Джин завернул за угол. Бар хайфонского интерклуба ничем особенным не отличался от сотен других баров, которые Джин посетил за свою жизнь, разве что маленькими, покрытыми черным лаком картинками, искусно подсвеченными мягкими светильниками. На картинках этих в очень своеобразной экспрессивной манере были изображены вьетнамские поля с буйволами и крестьянами в конусовидных шляпах, танцоры с длинными бамбуковыми шестами, перепончатые паруса сампанов. Кроме того, на одной стене висело кумачовое полотнище с приветствием на пяти языках: "Добро пожаловать в Хайфон!" Конечно, весьма существенным отличием было отсутствие в этом баре качающихся в ритме твиста "такси-гёрлз", без которых не обходится ни один уважающий себя бар в Сайгоне. Здесь были две миловидные официантки в длинных темных юбках и блузках с ручной вышивкой. Улыбались они, правда, весьма приветливо, но были деловиты и строги. Джук-бокс на полной мощности жарил боса-нову, пахло крепким вьетнамским табаком и кофе, двухлопастный фен струями прохладного воздуха подсушивал кожу, покрытую пленкой липкого пота, этого неизменного спутника европейца во Вьетнаме. Джин сел к стойке, заказал пива, достал из кармана пачку вьетнамских сигарет "Ха-Лонг", которыми его снабдили на Окинаве, закурил и огляделся. Здесь, в этом баре, заполненном разбитными парнями, болтающими на разных языках, появлялось обманчивое чувство безопасности. Но именно здесь-то надо было особенно держать ухо востро. Бармен поставил перед Джином высокий бокал с пивом, улыбнулся приветливо и спросил: - How do you like our port, sir? - Простите, не понимаю, - виновато пожал плечами Джин. Ему не очень понравилось, что бармен принял его за англичанина. - О, советский друг? - вежливо улыбнулся бармен. - Очень приятно. Ваше здоровье! Он отошел. Джин посмотрел вдоль стойки. Ближе всего к нему спал, положив голову на руки, какой-то рыжий детина с голым затылком и толстой спиной. Дальше сидели два китайца из Гонконга. Один из них был в элегантном фланелевом костюме, а другой - в майке с портретом Ринго Стара на груди. Еще дальше у стойки расположились трое мужчин в морских форменных рубашках с шевронами на плечах, один пожилой, с отвисшим подбородком и двое молодых. Именно возле этих людей остановился бармен, налил им в стаканы какую-то жидкость, положил лед, что-то сказал. Моряки с любопытством посмотрели на Джина, один из них поднял бокал и крикнул ему. - Привет, землячок! - Привет! - охотно откликнулся Джин. - Очень рад встретить земляков! - Как вы себя чувствуете в этой парилке? - спросил пожилой толстяк, по лицу которого было видно, что даже широкие лопасти фена ему не очень-то помогают. - Я уже привык. Три месяца в джунглях, - ответил Джин. - А вы как? - Все в порядке, идем ко дну, - усмехнулся толстяк. - Скромничает наш "дед4"! - крикнул, перегнувшись через стойку, один из молодых. - Вечно жалуется, а тянет, как дизель. Не прошло и пяти минут, как Джин уже сидел рядом с советскими моряками. Он рассказал, что вот уже три месяца работает хирургом международного госпиталя в провинции Хабак. Он там один русский, кроме него, работают медики из Болгарии, ГДР, Польши и Франции. В Хайфон он приехал в командировку за новым инструментарием. Приехал поздно и сразу пошел в порт - захотелось увидеть кого-нибудь из своих, соскучился. - Русского человека всегда к своим тянет, - сказал "дед". - Да, наверное, всех к своим тянет, - возразил молодой радист Игорь Брагунец. - Конечно, но у нас, мне кажется, в этом есть что-то особенное, задумчиво сказал "дед". - Иной раз, знаете, Женя, бывают странные встречи... где-нибудь за границей увидишь знакомого русака, ну не очень-то приятного человека, может, даже прямо гадкого, - дома и руки бы ему не подал, а за границей бросаешься к такому даже субъекту и заключаешь его в объятия. - Мне не очень это понятно, Андрей Фомич, - сказал Джин. - Вы еще молоды. В молодости все однозначней.. - Ну, ударился наш "дед" в психологию! - воскликнул третий штурман Сергей Рубцов. - Хлебом его не корми... - Вдруг он оборвал фразу и поднял руку в шутовски-церемонном жесте. - Смотрите, кто пришел! Сам Марк Великолепный, неутомимый исследователь дальних стран и народов. - Марик! - крикнул Игорь. - Греби быстрей Тут для тебя сюрприз, коллега из джунглей. К стойке подошел черноволосый, атлетически сложенный верзила в нейлоновой майке и новеньких джинсах. - Знакомьтесь, эскулапы, - сказал "дед". Джин пожал сильную руку. - Очень приятно. Евгений Чердынцев. - Марк Рубинчик, - сказал верзила, оценивающе оглядывая фигуру Джина. - Это наш доктор. Молодой, но энергичный, - сказал Сергей. - Да будет вам, "дед"! - с притворной досадой сказал Марк. - Я все время забываю спросить, с какого вы судна, - сказал Джин. - Танкер "Тамбов", - гордо ответил Марк. Джин тут же сделал несколько больших глотков пива, чтобы скрыть свое удивление: удача сама плыла ему в руки. Сильный удар по плечу чуть не выбил стакан из его рук. Он резко повернулся и увидел любопытные дружелюбные глаза Рубинчика. - Мне кажется, я тебя знаю, - сказал тот. Он, видимо, принадлежал к категории тех спортивно-забубенных парней, что не любят церемониться. - Ты какой институт кончал? - Рижский, - спокойно сказал Джин. Брагговская прессовка давала себя знать: он улыбчиво смотрел прямо в глаза Рубинчику и в то же время был готов в случае разоблачения мгновенно оглушить его и в два счета дать деру. - Свейке! - гаркнул вдруг Рубинчик и на мгновение вытянулся. Сергей и Игорь расхохотались. - Что вы сказали? - улыбнулся Джин. - Ты в баскетбол играл? - спросил Рубинчик. - Вообще-то играл, - осторожно ответил Джин. - Августа Калиньша знаешь? - напористо спрашивал Рубинчик. - Лаймона Крауля? Мишу Османова? - Знаю, конечно, всех этих ребят, - сказал Джин. - Еще бы их не знать! Глаза Рубинчика загорелись мечтательным огоньком. - Эх, какие были у нас рубки с рижанами! Вы бы знали, ребята... Увы, все в прошлом... Слушай, Жека, а тебя я ни разу не видел в основном составе... - Я в основном играл в водное поло, - сказал Джин. - Все! Вспомнил! Я тебя видел в Кишиневе на спартакиаде "Буревестника"! Точно? - Скорей всего именно там, - сказал Джин. - Мне кажется, я тебя тоже припоминаю. Броски с угла, если мне не изменяет память. Ты бросал с угла? Рубинчик заорал что-то нечленораздельное, обхватил Джина за плечи и заговорил, обращаясь к своим друзьям: - Видали, а? Вот это встреча, а? И где? В -Хайфоне? Ну, дела! Потряска! Вот дали стружку! Вот шарик, а?! Ну не юмор ли?! - и так далее, целый набор почти непонятных Джину словосочетаний. Оказалось, что они оба выпуска 1961 года и встречались отнюдь не только в Киш