Джинкс уставился на голыш настолько пристально, насколько мог. По словам Симона, заклятия давались много легче, если смотреть на то, что заклинаешь.
– А почему у меня нет источника силы?
«Если бы я мог, – думал Джинкс, – позаимствовать силу из напева или рисунка мелом, то и камень поднял бы».
– Простое заклинание наподобие этого источника силы не требует, – Симон покачал склянку над пламенем, взбалтывая ее темно– зеленое содержимое. – Если ты не можешь сотворить его, то уж тем более не справишься с укрывающим заклятием, которое защитило бы тебя в лесу. А если будешь и дальше разгуливать вне тропы, тебе оно пригодится.
– Я хочу научиться ему, чтобы путешествовать, – сказал Джинкс.
– Ну, при таких темпах ты ему никогда не научишься. Так и будешь торчать здесь, точно пучок лишайника.
– София говорит, что, обучая меня, ты должен проявлять больше терпения.
Симон помрачнел.
– Чушь! Я и так терпелив – дальше некуда. Ты тратишь недели на то, чтобы научиться простенькому заклинанию, а я…
– А ты все время обзываешь меня дурачиной, – перебил Джинкс.
– Дурачиной я тебя уж точно не называл.
Симон сунул руку в карман, извлек маленькую золотую птичку, поставил на стол и капнул на нее зельем из склянки.
На миг птичка ярко вспыхнула. Симон подул на нее, снял со стола и протянул Джинксу:
– Держи.
Золото на удивление тяжело легло в ладонь Джинкса.
– Это называется «авиот», – сказал Симон. – Если тебе так уж не терпится бродяжничать, бери его с собой.
– Оно волшебное?
– Ясное дело. Только Софии ничего не говори. Ей о нем знать не обязательно.
– Софии нравится волшебство, – сказал Джинкс. – Просто ей не нравится, что оно ей нравится. Она считает, что это неправильно.
– Сам до этого додумался?
Джинксу и не нужно было ни до чего додумываться. Это было прямо на лбу у Софии написано – любой прочел бы.
– Волшебство – это знание, – сказал Симон. – А София питает огромное уважение к знанию.
– Знание – сила, – согласился с ним Джинкс.
Удивление словно одело Симона коркой льда:
– От кого ты это услышал?
– Что?
– «Знание – сила».
Джинкс нахмурился. От кого же?
– Так однажды сказала София. И это ее ужасно разозлило… Авиот – это что-то вроде укрывающего заклятия?
– Нет. Он не настолько силен.
– Тогда – что-то вроде талисмана? На удачу?
– Примерно. Ты не волнуйся, я найду другой способ сохранить тебя в безопасности.
Что-то странное присутствовало в этих словах – в голове Симона все они были опутаны серостью, да и сохранить тебя означало, по всему судя, нечто особое, отличное от безопасности.
– Я не хочу, чтобы меня сохраняли, – сказал Джинкс. Ему хотелось отправиться в… ну, куда-нибудь.
– Пока ты мал, это просто необходимо, – ответил Симон – так, словно спорил о чем-то с собой. – Вырастешь, сможешь сам защищаться от многого.
– Мне почти одиннадцать, – напомнил ему Джинкс.
Однако Симон его не слушал. Мысли чародея крались, прячась одна за другую, и Джинксу стало от этого не по себе.
Симон взял продолжавшую гореть свечу, поставил ее рядом с неподатливым голышом.
– Вот. Используй, чтобы поднять камень, силу пламени. Если и так не сможешь, значит, ты безнадежен.
По временам Джинкс все еще оставался на несколько дней один, поскольку Симон уходил куда-то в Урвальд. Джинкс уже привык к этому, теперь одиночество не пугало его так, как прежде, но ему тоже хотелось куда-нибудь пойти. Он просил Симона, чтобы тот брал его с собой, но всегда получал отказы.
Однажды, когда чародей был в особенно мрачном настроении, он сказал Джинксу:
– Не перестанешь приставать, я тебя и вправду возьму.
Именно этого Джинкс и хотел, но в словах Симона прозвучала угроза.
Несколько месяцев спустя Симон вернулся домой с обожженным лицом и лиловато-зеленым облаком отчаяния вокруг головы. Джинкс спросил, что случилось.
– Ничего, – резко ответил Симон. – Занимайся своими делами.
Однако уклончивость мыслей Симона наводила Джинкса на подозрения, что происходящее как-то связано с Костоправом. Уж не с ним ли сражался Симон?
Когда Симон выводил Джинкса из себя, тот уходил к Дальновидному Окну и разговаривал с девочкой в красной накидке. Окно часто показывало ее, но только издали. Воображению Джинкса рисовались кудрявые золотистые волосы и небесно-синие глаза (которых он сверху видеть не мог – мешал чепец). Девочка очень ему сочувствовала (так он себе представлял).