* * *
Жил некогда во Влере - лет тридцать, а, может, и все сорок назад - один купец. Вернее, купцом он уж после стал, а сперва в простых караванщиках ходил; потом - караван-баши сделался, начал долю с продаж получать. Мало-помалу и свой товар возить принялся - в Дуррес, в Шкодер, в Дришти, в Лежу, во Вржик, а то и дальше, за пределы Арберии: из Османской Порты в Ополье, в Майнцскую марку; до самого Хенинга пару раз добирался... Был он из османцев, но во Влере давно осел, женился на местной арнаутке, через год вторую жену в дом пустил и на родину возвращаться раздумал. Сын у отца один родился. Остальные - дочери. Сызмальства отец сына с собой брал. Зачем, спросите? Чтоб к тропам караванным привыкал, к жизни кочевой, наречия разные запоминал, с людьми ладить умел, в товарах разбирался: что где да почем, как лежалую ветошь за новый шелк выдать; у кого контрабанду брать можно, кому тайком сбывать, а с кем лучше не связываться; когда хабар дать следует, - а когда шиш без масла скрутить: накось, выкуси! Сын, Джаммаль-младший, весь в отца рос. В премудрости торговые-походные вникал охотно, на ус мотал (хоть усов у него в ту пору еще не было), а однажды возьми-спроси: - Почтенный родитель мой, отчего ты караваны водишь? Вон, купцы, что товары тебе доверяют, сами по домам сидят, щербет пьют, с женами тешатся, а денег куда больше тебя загребают. Стань и ты купцом! Засмеялся Джаммаль-старший, сына по курчавой голове потрепал. - Молодец, сынок, верно подметил. Только и отец твой далеко не простак. Чтоб купцом стать - деньги надобны. Вот я завтра в Драгаш отправляюсь: невольников вести предложили. Я раньше живых людей не водил, да уж больно выгодное это дело. Пару раз обернусь - и, да поможет мне Аллах, в городе навеки осяду. Лавку открою, торговлей займусь. А невольники... Что невольники? Товар, как товар. Старый караван-баши слов на ветер не бросал. Отвел дважды невольников из Драгаша во Влеру, из Шкодера в Дришти, - вернулся домой с удачей и дело свое открыл. Сын, понятно, при лавке: растет, отцу помогает. Ушлый парень: на язык боек, барыш носом чует. Своего не упускал, а, бывало, и чужое прихватывал. Так что когда отцу срок помирать вышел, - с легкой душой дело сыну оставил. Знал: в надежные руки отдает. Принял сын наследство, погоревал, сколько положено, родителя оплакивая, а там вскорости сестер замуж повыдавал и сам женился. После вторую жену взял, третью, - доходы позволяли. Дела процветали, купец Джаммаль понемногу богател, умело скрывая часть прибылей, дабы не баловать казну лишними податями, - и был вполне счастлив, пока не исполнилось ему тридцать девять лет. "Разве это возраст для мужчины?!" - скажете вы, и будете совершенно правы. Ибо возраст тут ни при чем. И судьба ни при чем, и беда ни при чем...
- Неужели ты хочешь получить от меня золота больше, чем весит эта несчастная цепочка?! - Ах, уважаемый, разуйте глаза! На этой замечательной, превосходной, лучшей в мире цепочке еще имеется пластинка червонного золота с древними письменами, вдесятеро увеличивающими ее ценность! Они такие древние, что их не прочтет и сам Соломон, восстань он из праха! Обратите внимание: какое плетение, какая чеканка! Сейчас так не делают. И заметьте, ни цепочка, ни пластинка ничуть не потускнели. Лучшего золота вы не найдете и в султанской сокровищнице! - Небось, с утра надраил, - буркнул купец себе под нос, однако так, чтобы его не услышал ювелир, тщедушный венецианец. Ибо выше прибыли ювелир ценил свою репутацию, хотя торговаться умел ничуть не хуже самого Джаммаля. - И вот эта тоню-ю-юсенькая пластиночка золота, по-вашему, стоит целый динар, да еще восемь курушей впридачу? Да, уважаемый?! - Да, уважаемый! Эта толстая пластинка на тройной цепи стоит гораздо больше! А мой почтенный клиент вовсе не умеет смотреть на товар! То вы смотрите на пластинку, и забываете про цепочку, то вы смотрите на цепочку, и забываете про пластинку. Опять же, не восемь, а девять курушей, если вы успели забыть цену. Я с самого начала уступил вам один куруш, или вы об этом тоже забыли? Может, вам следует лучше завязать чалму, чтобы слова, влетев в одно ухо, не вылетали из другого? Минуту-другую купец размышлял: обидеться ему на ювелира или нет? И не удастся ли на этой обиде сторговать безделушку еще на куруш-полтора дешевле? Нет, вряд ли. Сам виноват: слишком усердно изображал забывчивость. Обижаться поздно. А подарок для средней жены нужен. Женщины любят украшения, а Рубике он давно ничего не дарил. Да и цена, если честно, вполне приемлемая. - Вы меня убедили, уважаемый. Давайте сойдемся на динаре и восьми с половиной курушах... - Нет, вы только послушайте! Это же чистое разорение! Ну хорошо, хорошо, только для вас, уважаемый, я уступлю эти несчастные пол-куруша. Может быть, вы посмотрите новые бусы?.. Однако дома Джаммаля ждало одно сплошное расстройство и огорчение. С порога к нему кинулась младшая жена, Фатима, спеша наябедничать: красивая, но вздорная Рубике поссорилась со старшей женой, Балой, ссора быстро перешла в рукоприкладство, и в итоге пострадала китайская ваза с драконами, созерцанием которой любил услаждать свой взор хозяин дома, предаваясь курению кальяна. Конечно, она, Фатима, пыталась вразумить старших жен, но разве может один ангел справиться с двумя шайтанами, пади гнев Аллаха на обеих... Дальше купец уже не слушал. Его любимая ваза, как выяснилось, не просто "пострадала", - от нее остались мелкие черепки. "Это Рубике!" - не преминула напомнить из-за плеча младшая жена, ловко пользуясь случаем, чтобы направить гнев мужа на главную соперницу. И на этот раз она действительно добилась успеха. - Неблагодарная! - в гневе кричал Джаммаль на испуганно замершую перед ним Рубике. - Я трачу целых двадцать динаров, желая тебя обрадовать, а ты платишь мне за любовь и заботу черной неблагодарностью! Вот тебе вместо подарка! В сердцах он швырнул цепочку с пластинкой в ярко горевший очаг. Рубике горестно вскрикнула. - Выйди прочь, во имя Аллаха! - Джаммаль властно указал жене на дверь, и та, всхлипывая, поспешила удалиться. А купец для успокоения души придвинул ближе кальян из серебра, заранее набитый лучшим кашгарским терьяком, раскурил его и устало откинулся на подушки, посасывая мундштук из слоновой кости. Ну и денек сегодня выдался! Однако день продолжал радовать происшествиями. Едва Джаммаль успел сделать пару блаженных затяжек, как из очага повалил невиданный сине-зеленый дым. "Что-то рано терьяк подействовал! - вяло удивился купец. - И странно: раньше все гурии да чаши с вином являлись..." Дым тем временем валил и валил, постепенно сгущаясь в углу и обретая вполне человеческие черты. Мужчина крепкого сложенья, на вид лет сорока. Вон, стоит, озирается. Из одежды на незнакомце была лишь набедренная повязка с бахромой, а ноги терялись в туманном мареве, мешая разобрать: есть ли они вообще у странного гостя, или же его верхняя часть висит в воздухе, опираясь лишь на некое смутное основание. "Нет, не гурия. Ну и ладно..." - философски подумал купец Джаммаль. - Благодарю тебя, мой спаситель, да продлятся твои дни, да наполнятся они светом праведности, и да благословит тебя Тот, чьим именем ты освободил меня! - Аллах, то есть, да будет славен Он, - уточнил на всякий случай купец. И строго взглянул на виденье: "Только попробуй мне тут богохульствовать!" - Разумеется, разумеется! - поспешил согласиться призрак. Вполне удовлетворенный ответом, Джаммаль принялся рассматривать незваного гостя. Орлиный нос, густые брови. Волосы курчавятся, блестят легкой проседью. Ростом с самого купца. Разве что ноги... В общем, ничего особенного. Купец почти сразу потерял к видению интерес и вновь потянулся к кальяну, в ожидании гурий с вином. А этот пусть сгинет поскорее. Однако призрак исчезать не спешил. Мялся в углу, озирался по сторонам. Выжидательно косился на хозяина дома. - Иди, иди, дорогой, - лениво махнул ему рукой Джаммаль. - Увы, - возразило видение. - Ты меня освободил, и теперь я должен тебя отблагодарить. - Освободил? Откуда?! - Я был заточен Сулейманом ибн-Даудом, мир с ними обоими, в зачарованный амулет. Но ты позволил благословенному пламени коснуться стен моей темницы и произнес Слова Освобожденья! Теперь я свободен! Поверь, Абд-аль-Рашид не останется в долгу, о мой великодушный спаситель. - Слова Освобожденья? - растерялся купец, не ожидавший от призрака такой самостоятельности. - "Выйди прочь, во имя Аллаха!" - охотно пояснило видение. - Полагаю, само Небо надоумило тебя, о мудрец из мудрецов! - Да кто ты есть, в конце концов, шайтан тебя раздери?! - вскипел купец. - Не бранись, о досточтимый. Я есть джинн Стагнаш Абд-аль-Рашид, что значит Раб Справедливости. Семнадцатый сын Красного царя джиннов, Кюлькаша Изначально-Трехголового. И я поклялся отблагодарить того, кто меня спасет. А клятвы джиннов нерушимы. - Ну хорошо. Давай, благодари, - милостиво разрешил Джаммаль. Джинн в терьячных грезах являлся ему впервые, и это было даже интересно. Купец приготовился наблюдать чудеса. - Итак, чем займемся? Разрушить, что ли, город? Нет, я сейчас добрый. Построй-ка мне дворец, вот что. - Но я не умею строить дворцы, - совершенно по-человечески огорчился джинн. - Эх, братец... Стыдно. Честное слово, стыдно. Ладно, Аллах с ним, с дворцом. Объясняй потом, откуда взял, за какие деньги купил... Еще, небось, податей в казну сдерут. Давай-ка ты мне лучше караван с золотом. А чтоб зря не бегать, давай сразу два или три каравана. С юными красавицами, с шелками и шерстью, с индийскими пряностями... - Но у меня нет караванов, - перебил Джаммаля удрученный джинн. - То есть как это "нет"?! Ты джинн или кто?! Поклялся выполнять мои желания? - давай, выполняй! - Я поклялся отблагодарить тебя, а не выполнять твои желания, о мой спаситель. Будь я рабом этой пластинки, тогда другое дело. А я всего лишь Раб Справедливости. Но клятву свою я исполню, будь уверен! - И каким же образом ты намерен меня благодарить? Джаммаль уже понял: от джинна так просто не отвяжешься. И начал сомневаться, что Стагнаш Абд-аль-Рашид - всего лишь плод его фантазии и терьячного дыма. А вдруг... Да нет, ерунда! Купец никогда не верил в сказки. Даже в детстве. - Я буду твоей Совестью, уважаемый! - после долгого молчания торжественно изрек джинн. Он будто стал чуточку больше, или просто раздулся от гордости. - Совестью? Тоже мне, благодарность, называется! Да у меня этой совести... - Это хорошо, что ты человек совестливый. Значит, мне работы меньше будет, - деловито обрадовался джинн. - Неужели ты не хочешь стать праведником, засыпать с чистой душой младенца, заслужить всеобщее уважение и любовь, а в итоге попасть в рай? Конечно, хочешь! У тебя глаза доброго и честного человека. Я тебе помогу! - А может, лучше дворец? - со слабой надеждой поинтересовался купец, вновь припадая к кальяну с намерением высосать из него более привлекательную грезу, чем занудный джинн-неумеха. - Ну, хоть маленький?! Стагнаш Абд-аль-Рашид изумился: - Зачем тебе дворец? Я предлагаю самое лучшее, чего только может пожелать смертный: прямую дорогу в рай! А ты еще и упрямишься. - Хорошо, хорошо, в рай - так в рай. А сейчас оставь меня в покое. - Как скажешь, мой спаситель, - покорно согласился джинн и исчез. Джаммаль вздохнул с облегчением. Вокруг уже начали проступать зыбкие контуры крутобедрых райских гурий, полилась сладкая музыка, - и купец наконец смог отдаться привычным видениям, где не предусматривалось места для джинна по имени Совесть. Наутро в доме, естественно, никакого джинна не обнаружилось. Плотно позавтаркав и выпив свой обязательный кофе, который прощенная Рубике наливала ему из длинноносого кофейника, Джаммаль направился в лавку. Где и застал худосочного юнца, глазевшего на выставленные ткани. Похоже, покупатель был при деньгах. Быстро оттеснив в сторону старшего сына, ожидавшего за прилавком, Джаммаль сам поспешил к юнцу, разряженному в павлиний халат. - Чего желает дорогой гость? Багдадский бархат? Бухарская парча? Сукно из Гаммельна? Шерсть из Саксонии? Или, может быть, - Джаммаль доверительно подмигнул юноше, - настоящая чесуча прямо из Китая? Да, я вижу: именно чесуча. Прекрасный выбор! Сразу видно, что вы знаток. Вот, взгляните сами: какой рисунок! А ткань? Нет, вы пощупайте, - сносу не будет, уж поверьте! Да что я вам рассказываю: вы и сами лучше меня это понимаете! Мните смелей, видите: ни одной складочки, ни единой морщиночки. А теперь попробуйте ее порвать. Смелее, уважаемый! Ага! Что, спрашиваете? Цена? Право, даже говорить смешно. Для вас - всего-навсего... Джаммаль мгновенно произвел в уме короткий расчет и назвал цифру, от которой у любого действительно сведущего человека волосы бы встали дыбом. Однако юный глупец, очарованный красноречием хозяина и донельзя гордый титулом "знатока", раздумал торговаться. - Сколько у вас имеется этой превосходной чесучи? - важно осведомился "знаток". Ответом был восторг Джаммаля: - О, я вас понимаю! Конечно, вы солидный человек, вы берете оптом. К сожалению, осталось всего одиннадцать тюков. Остальное сразу раскупили. Я понимаю, одиннадцать тюков - это для вас мелочи, но если вы заберете все, я дам большую скидку! Юноша задумался, пытаясь сосчитать, во сколько ему обойдутся одиннадцать тюков. Купец ждал, затаив дыхание, - но в этот миг из дальнего угла послышался укоризненный и вроде бы смутно знакомый Джаммалю голос: - Не стыдно, о спаситель? А еще говорил, что у тебя совесть есть! Купец едва не подпрыгнул на месте. Резко обернулся на голос: быть не может! Джинн вернулся! Вон, завис в углу между полками с сукном из Гаммельна и бархатом из Багдада. Джаммаль на всякий случай ущипнул себя за руку. Покупатель с изумлением наблюдал за действиями хозяина лавки, далее проследил за его взглядом, но, судя по всему, не узрел ничего особенного. - Кто ж такие цены заламывает, а? - продолжил тем временем стыдить купца Стагнаш Абд-аль-Рашид. - И ладно бы, за хороший товар... - Ты говори, да не заговаривайся! - оскорбился купец. - У меня хороший товар! У меня самый лучший товар! - Клянусь, я ничего такого не говорил! У вас превосходный товар!.. - в испуге залепетал юнец, уверенный, что гневная речь купца обращена к нему. А джинн разошелся не на шутку: - Это ты расскажешь двоюродной бабушке султана Махмуда! Она из ума выжила, глядишь, поверит! Нет, уважаемый, совесть не обманешь. Надеешься, что этот богатенький простофиля купит у тебя гнилье, уедет из города и никогда больше здесь не появится? А твоя хваленая чесуча через пару месяцев разлезется. Один тюк хороший и остался, который на прилавке. Остальное гниет себе помаленьку - и все от твоей жадности. - То есть как это: разлезется?! - очнулся наконец Джаммаль, поначалу опешивший от натиска джинна. - Моя чесуча?! Подавись своей клеветой, сын Иблиса! Тут, понимаешь, трудишься в поте лица, ночей не досыпаешь, - и вдруг приходит какой-то не пойми кто, прокляни его Аллах, и при честных людях заявляет, что моя чесуча... Юнца в лавке уже не было. Неизвестно, что он подумал о хозяине, однако, едва купец исчерпал запас красноречия, то обнаружил бегство покупателя. А собственный сын Джаммаля в ужасе взирал на отца, забившись под прилавок. В итоге купец чуть было не набросился на джинна с кулаками: такая сделка сорвалась! Когда еще подобный случай представится?! - А никогда! - радостно поспешил заверить его Стагнаш Абд-аль-Рашид. - Ну скажи, разве совесть позволит тебе людей обманывать? Ни за что. Короче, будешь праведником. А для начала - просто честным человеком. От подобной перспективы купец сделался мрачнее глинобитного дувала, и джинн кинулся утешать спасителя: - Да ты не огорчайся! Знаешь, как хорошо и приятно быть честным? Просто ты еще не пробовал! Вот увидишь, сегодня ночью заснешь спокойно, и совесть (то есть, я) тебя мучить не будет! Горевать?! - уважаемый, ты радоваться должен! ...Всю ночь Джаммаль ворочался с боку на бок, не в силах заснуть: переживал из-за сорвавшейся сделки, мысленно честил гада-джинна последними словами и скрипел зубами. Забылся лишь под утро, но даже этот жалкий остаток ночи его мучили кошмары. Снилось, что стал он бродячим дервишем-каландаром, а имущество раздал беднякам. Проснулся купец в холодном поту, ни свет ни заря, и твердо решил вести себя так, будто никакого джинна не существует. Авось, отвяжется! Однако не тут-то было. Теперь джинн следовал за ним неотступно, постоянно напоминая о своем присутствии. В лавке. На базаре. На улице. Доходило до того, что Абд-аль-Рашид требовал от Джаммаля подавать милостыню каждому встречному нищему. Совсем, видать, рехнулся: чистое разоренье! Лишь один раз промолчал - когда, доведенный до отчаяния упреками самозванной Совести, купец решил-таки бросить монетку одноногому попрошайке, сидевшему у ворот базара. Начавший было привыкать к укорам Джаммаль остановился, с тайной надеждой оглянулся через левое плечо, за которым обычно маячил Абд-аль-Рашид. Может, проклятый джинн наконец оставил его в покое? Однако Совесть обнаружилась на привычном месте. - Этому можешь не подавать, - бесстрастно сообщил джинн в ответ на немой вопрос. - Он мошенник и притвора. У него обе ноги на месте. А вот совести, увы, нет. - Ну и шел бы к нему! - взорвался купец. - Или к городскому кади! Знаешь, сколько он с нас хабара берет?! Что ты ко мне, несчастному, привязался? Нищий навострил уши, и Джаммаль поспешил удалиться от греха подальше. А джинн тем временем вещал: - Пойми же ты наконец: я твоя Совесть, - а не вашего кади и не этого обманщика! Я поклялся отблагодарить тебя, и клятву выполню, чего бы мне это ни стоило. Из горла Джаммаля вырвался стон отчаяния. "О Аллах, за что?! За какие прегрешения?!" Четыре дня купец крепился. Старался не отвечать джинну при людях, чтоб его, Джаммаля, не сочли безумцем. Стиснув зубы, терпел все увещевания. Оказывается, он, бедный купец, совершал неблаговидные поступки если не на каждом шагу, то уж по сотне раз в день наверняка. По крайней мере, так считал Стагнаш Абд-аль-Рашид. И если по поводу отказа в милостыне джинн лишь брюзгливо ворчал над ухом, то стоило купцу заявиться к городскому кади, дабы вручить положенный хабар за текущий месяц (все дешевле, чем платить подати сполна...) - джинн буквально взвился! - Как ты можешь потакать этому вору и казнокраду?! Плюнь ему в глаза! Не давай денег! Без промедленья сообщи градоначальнику! Пусть он посадит кади в зиндан! Пусть отрубит его нечестивую правую руку! Не смей осквернять свое честное имя гнусностью подношений! Плати подати и спи спокойно. А мерзавца, имеющего наглость занимать судейскую должность, ты обязан вывести на чистую воду. Весь город тебе спасибо скажет!.. Очень трудно было удержаться и не ответить глупому джинну. Однако Джаммаль прекрасно понимал, что получится, начни он на глазах кади пререкаться с пустым местом. Ибо дрянная Совесть для прочих людей оставалась невидимкой. Тем не менее, кади, беря деньги, смотрел на купца с подозрением. То ли Джаммаль не смог до конца совладать со своим лицом, то ли злые языки успели донести кади о странном поведении купца, сохрани Аллах его рассудок... Только этого не хватало! До конца недели купец смирял гнев и вел себя, как прежде, игнорируя упреки Совести. Однако, кроме джинна, у Джаммаля имелись целых три жены, и ни одна из них не отличалась покладистым характером. А уж если вся троица, временно объединившись, сообща наседала на мужа, - противостоять им было куда труднее, чем назойливому Абд-аль-Рашиду! Старуха-рабыня Зухра, служившая еще покойному отцу Джаммаля, больше не устраивала женщин в качестве служанки. Одряхлела, сделалась подслеповата. Звать начнешь - не дозовешься. Короче, в доме требовалась новая рабыня. С этим жены и насели на любимого супруга. Купец и сам понимал, что жены правы, но оттягивал покупку до последнего. Тратиться не хотелось. К тому же, купишь молодую да красивую, - ревности не оберешься. Купишь постарше и рябую - опять скандал: скряга, скупердяй! Но деваться было некуда, и Джаммаль с утра пораньше направился к знакомому работорговцу Тяфанаку. Джин