— Что бы ни происходило, я думаю, необходимо проверить, не причинили ли вреда мисс Джонсон. Если можете, съездите в Зимний Порт и проверьте; все ли там в порядке.
— Мы уже один раз пытались это сделать, — сказала Анна. — Но она не открывает дверь.
— Ну… — сказал доктор. — Дом довольно большой, и я думаю, она просто не услышала. Наверное, была наверху.
— То-то и оно, — сказал я. — Наверное, наверху. Если так, мне хотелось бы знать, где именно наверху.
— Подвезете нас? — обратился ко мне профессор Кволт. Думаю, доктор прав, нам следует съездить в Зимний Порт.
Мы уже собрались уходить, как Маджори начала шевелиться. Ее губы задвигались, она подняла руки и стала сгибать и разгибать пальцы. Доктор Джарвис немедленно проверил ее пульс и дыхание и приподнял веки.
— Ну, как она? — спросила Анна.
Доктор нахмурился:
— Шок еще не прошел. Это не страшно, но некоторое время такое состояние еще продлится. Я вызову для нее неотложную помощь.
— А стоит ли? — спросил я. — Если приедет «скорая», то делом неминуемо займется полиция. Вы ведь знаете, как Маджори относилась к Максу и как он погиб. Отбоя от вопросов не будет.
— Если существует хотя бы малейшая опасность для жизни Маджори, то пускай спрашивают что хотят, — сказал доктор. — Я не собираюсь устраивать из этого дела тайну, раз женщине грозить смерть, а особенно Маджори — она мой старый друг.
Пока мы разговаривали, Маджори вздохнула и начала что-то шептать. Доктор Джарвис склонился над ее белым, исстрадавшимся лицом.
— Маджори! Ты слышишь меня, Маджори? С тобой все в порядке?
Маджори что-то ответила, но доктор, видимо, не мог ничего разобрать. Он придвинулся ближе:
— Маджори! Как ты себя чувствуешь?
Но Маджори не реагировала и шептала что-то в забытьи. Доктор вдруг повернул к нам изумленное лицо и сказал:
— По-моему, она говорит на каком-то странном языке.
— Можно, я попробую? — сказала Анна, и Джарвис уступил ей свое место.
Анна прильнула ухом к губам старой женщины.
— Маджори! Это Анна! Повторите, Маджори!
Маджори вновь что-то зашептала хриплым невыразительным голосом. Похоже, она говорила связно, фразы следовали одна — за другой.
Анна, однако, прекрасно ее поняла, потому что, когда Маджори вновь замолчала, она задала ей вопрос на том же самом странном языке.
— Что она говорит? — спросил я профессора Кволта.
Кволт, видимо, тоже был знаком с этим языком. Он поднес палец к губам и попросил меня:
— Погодите минутку, я все вам скажу. Это очень важно.
Это было не только важно, но еще и очень долго. Анна шепталась с Маджори добрых десять минуть. По выражению лица профессора Кволта я понял, что Маджори рассказала что-то страшное. Он грыз свою трубку, как грызет ненавистную цепь огромный злой мастифф.
Тут у Маджори начался бред. Ее речь становилась, очевидно, все менее связной, и наконец она замолчала и вновь забылась сном. Доктор Джарвис еще раз пощупал пульс.
— Ей уже лучше. Думаю, часа три-четыре хорошего отдыха, и она придет в себя. Если вы оставите ее здесь, то уверяю, с ней будет все в порядке.
Кивком я поблагодарил его. Доктор укрыл Маджори шерстяным одеялом и пригласил нас пройти в гостиную.
Французские двери, ведущие в сад, были открыты и, в комнату проникал свежий морской ветерок. Доктор Джарвис выкатил для нас три маленьких старинных кресла и жестом предложил присесть. Сам он сходил в маленький, темный дубовый кабинет и принес четыре стакана.
— После всего случившегося, — сказал он, — нам не помешает подкрепиться. Перед вами бутылка превосходного виски, которую мне привез брат из поездки.
Пока доктор готовил выпивку, мы разглядывали комнату. Она была оформлена в традиционном стиле, но вместе с тем и со вкусом. На стенах цветастые французские обои, вдоль стен маленькие антикварные столики, камин с затейливой железной решеткой. Висели картины — английские пейзажи, а также коллекция миниатюр восемнадцатого века. Да, доктор имел неплохой вкус.
Джарвис тем временем раздал всем по стакану и сел сам.
В течение нескольких минут мы потягивали виски со льдом, не говоря ни слова, и вдруг Анна неожиданно сказала:
— Думаю, всем будет интересно узнать, что рассказала Маджори..
— Часть из этого я понял, — сказал профессор Кволт. — Это был диалект, не так ли? Один из старых персидских горных диалектов?
Анна кивнула:
— Это очень древний и малоизвестный язык, на котором говорила маленькая группа мудрецов, жившая в изгнании в горах Персии. Мне он знаком лишь потому, что однажды пришлось переводить старые фармакологические документы, составленные этими мудрецами.
— А с чего это Маджори на нем заговорила? — холодно спросил я. — Да еще так плавно и быстро, будто изъяснялась на нем всю жизнь?
— Пока она не придет в сознание и сама все не расскажет, нечего и гадать, — ответила Анна. — Может, она выучила этот язык, чтобы помогать мужу. Но все это странно. В целом мире вряд ли наберется десяток человек, которые могут говорить, да еще так хорошо, как Маджори. Я понимаю многое, что сказано на языке мудрецов, но сама не смогу составить даже двух-трех предложений.
Я сделал глоток виски.
— Маджори говорила, что ее абсолютно не интересовали безделушки Макса. Если так, почему же она говорит на этом малоизвестном языке?
— А может, она его и не учила, — сказал профессор Кволт, скрещивая свои длинные ноги в клетчатых брюках. Вполне вероятно, что она разговаривала под гипнозом. Такое бывает.
— Раньше считали, что те, кто говорит на чужих языках одержимы злыми духами, — спокойно заметил доктор Джарвис. — Помнится, был такой тест, на проверку присутствия демона.
Я закурил.
— Думаю, со временем мы выясним этот вопрос, — сказал я. — Прежде всего, Анна, что она тебе сказала?
При свете лампы в гостиной доктора Джарвиса Анна казалась еще более красивой. Прежде чем начать говорить, она облизнула губы, и теперь они вызывающе блестели.
— Перевести точно довольно трудно, — начала она. Древние мудрецы, которые говорили на этом диалекте, имели иные представления о жизни, чем существуют сейчас, поэтому некоторые идеи вообще не имеют современного эквивалента. Насколько я смогла понять, Маджори рассказала одну историю. Если я что-то буду говорить не так. пусть профессор Кволт меня поправит, — попросила Анна и продолжила свой рассказ: — Это история замечательной девочки, которая была любимицей своего отца. Она собиралась выйти замуж за богатого юношу и провести свою жизнь в роскоши и счастье. Их родители готовились к свадьбе, а молодые нареченные с нетерпением ждали роскошной церемонии венчания и первой брачной ночи. И вот в последний вечер перед свадьбой могущественный джинн проник в дом юной девушки и похитил ее, для того чтобы отдать группе каких-то странных или диких людей, я не уверена в правильности своего перевода.
— Фанатиков, — подсказал профессор Кволт. — Скорее всего, так будет правильно. Это слово на многих диалектах обозначает религиозных маньяков.
— Как бы то ни было, девушке предстояло подвергнуться пыткам и умереть. Но у нее была непотребная и развратная сестра, которая догадалась, что произошло с несчастной невестой и последовала за волшебником в его дом. Там она узнала, что собираются сделать с ее сестрой, и предложила самому главному джинну заключить договор. Договор был такой: если юную невесту выпустят на свободу, то она обязуется до конца дней своих· быть шлюхой джиннов и никогда не выходить замуж. Я все правильно говорю, профессор Кволт?
— Да-да, пока что да, — ответил он. — Все соответствует древним обычаям.
— Дальше мне было трудно разобраться. Но, насколько я уловила, та самая непотребная сестрица дала себе обещание, что в один прекрасный день она отомстит мудрецам и джиннам и отплатит им за все зло и страдания, причиненные ими невинным людям. Но несмотря на то, что сестра невесты стала шлюхой джиннов и ее насиловали, истязали, совершали жестокие религиозные ритуалы в самых изощренных и отвратительных формах, ее сестра-красавица осталась в плену у фанатиков и умерла медленной и страшной смертью. Ее мучили ужасно. Так, например, ей вскрыли живот, вложили в чрево змею и зашили рану. А о других пытках и ритуалах мне даже страшно рассказывать.