И вдруг землетрясение кончилось — так же внезапно, как началось. Подземные толчки стихли, пустыню перестало шатать и корчить, улеглась песчаная пыль, и воцарилась все та же звенящая тишина. Успокоилось всё и все — кроме Хусейна Хуссаута.
— Ну разве не чудо! — восклицал он, по-прежнему хохоча как безумный. Лишь теперь, когда стихия угомонилась, он опустился на колени и молитвенно сложил руки.
Бакшиш перевел взгляд на перевернутый «лендровер» и покачал головой:
— Ничего себе чудо… Похоже, придется идти пешком до дороги и звать там кого-нибудь на помощь.
— Нет, это воистину великое чудо! — уверенно сказал отец и показал Бакшишу плоский камень чуть поменьше компьютерной дискеты. — Я заметил его сразу, как заколыхалась земля. Тысячи лет песок и ветер хранили сокровище фараонов. Но земля сотряслась и — оно явилось миру.
На взгляд Бакшиша, на сокровище камень не тянул. Ну что ценного в испещренном насечками сером квадратике — куске базальта, которым отец потрясал у него перед носом? Но Хусейн был прав: он действительно нашел уникальную вещь.
— На этой каменной пластине — иероглифы, письмена времен Восемнадцатой династии, — пояснил отец. — Если это то, что я думаю, мы на пороге раскрытия великой тайны, тайны, которой уже несколько тысяч лет. И этот день — главный для нас с тобой день! Собиратели древностей, такие, как я, ждут такого дня всю жизнь. А я дождался, в том-то и чудо. Поэтому я так счастлив.
Глава 1
Собакам меняют имена
Мистер и миссис Гонт проживали в восточной части Нью-Йорка, на 77-й улице, в доме номер семь — старом семиэтажном доме. У них было двое детей, двенадцатилетние близнецы Джон и Филиппа, самые непохожие друг на друга близнецы на свете. Непохожесть эта самих близнецов не просто устраивала, а очень даже радовала. Окружающие вообще не верили, что они близнецы, — такие они были разные. Джон, родившийся на десять минут раньше сестры, был высокий худенький мальчик с прямыми каштановыми волосами; одежду предпочитал черную. Филиппа была пониже, кудрявая, рыженькая, и носила очки в роговой оправе, отчего казалась умнее брата; она любила одеваться в розовое. К похожим друг на друга близнецам оба они испытывали некоторую жалость, а себя считали счастливчиками. Единственное неудобство заключалось в том, что взрослые неустанно причитали: «До чего же вы разные!» — словно каждый раз замечали это впервые.
Впрочем, разница была исключительно внешней. Мозги у Джона и Филиппы, похоже, были устроены одинаково, потому что на ум обоим постоянно приходили одни и те же мысли. Иногда на уроке, услышав вопрос учителя, они одновременно поднимали руку, готовые выпалить один и тот же ответ. И когда по телевизору шла какая-нибудь викторина, они всегда отвечали хором. Зато, если они играли за одну команду умников и умниц, обыграть их было просто невозможно.
Их отец, Эдвард Гонт, владел инвестиционным банком, то есть, проще говоря, был человеком богатым. Миссис Гонт, которую в нью-йоркском обществе лучше знали под именем Лейла, была красавицей и посвящала много времени благотворительности. Весь свет хотел залучить ее на благотворительные акции, поскольку все, чем бы она ни занималась, было обречено на успех. Она часто давала званые вечера, речь ее блистала остроумием, точно хрустальная люстра, и вообще вся она была блистательна, то есть умна и красива одновременно, да еще с изюминкой.
Нельзя не признать, что мистер и миссис Гонт являли собой весьма странную пару. Поверить в то, что они муж и жена, было так же трудно, как в то, что их дети — близнецы. Лейла, темноволосая, по-спортивному подтянутая, была высока ростом: 185 сантиметров, не меньше, причем без каблуков. Ее муж едва дотягивал до 153 сантиметров, да и то — только в ботинках от Берлути, на толстой платформе. Его седоватые волосы свисали сосульками, глаза скрывались за затемненными очками. Стоило Лейле войти в помещение, ее замечали мгновенно. Эдварда же не замечал никто, но он, к счастью, этому только радовался. Он был от природы застенчив и предпочитал выдвигать на передний план жену и шикарные апартаменты на 77-й улице.
Дом Гонтов находился в северо-восточной части города. Он походил скорее на храм, чем на дом, и потому часто и в разных ракурсах попадал на страницы глянцевых журналов. Парадный вход защищала огромная кованая решетка с полукруглым верхом; все стены были обшиты панелями превосходного красного дерева. Еще здесь имелись полотна французских живописцев, старинная английская мебель, редчайшие персидские ковры и дорогущие китайские вазы. Филиппа иногда едко замечала, что родители пекутся о своей мебели куда больше, чем о своих детях, но в глубине души она знала, что это не так. Тем не менее она все-таки их укоряла, а ее брат-близнец Джон за ней повторял: это какая-то картинная галерея, а не дом для двух двенадцатилетних подростков! Обычно он говорил это отцу в глаза, причем в тот момент, когда тот приносил в дом еще одну скучную старую картину. В ответ мистер Гонт только смеялся и замечал что, будь их дом номер семь картинной галереей сюда не допускали бы собак, даже таких необыкновенных, как те, что жили у Гонтов на правах членов семьи.