- Ну не любит он, понимаешь, когда кошки мяукают, - говорил давешний ариец, помешивая ложкой песок в шашке (Динкиной), - не любит - и все. А она кошку завела. Так он, стервец, как кошка заорет - так на хвост ей бельевую прищепку р-раз!
- А кошка? - полюбопытствовал Парамонов.
- А кошка умная оказалась. Захочется ей поорать, она бельевую прищепку вспомнит, откроет рот - и без звука начинает мебель когтями драть. И вот, спустя два месяца, возвращается эта киса с Пальма-де-Майорки. Он ее встречает в Шереметьево - на черном джипе с белыми сиденьями, с цветами, все чин-чинарем... Приезжают домой, а там кошка... Ну, молчаливая, в общем. Только кресла дерет.
- И что?
- А жена тоже умная оказалась. Допросила прислугу, уж не знаю, каким способом и, нет чтобы скандал устроить, или еще что-нибудь, так она в суд подала на мужа, за то, что он лишил кошку свободы слова!
- Американка, - развел руками Парамонов, - они все на счет прав и свобод слегка с прибабахом.
- Но на счет налогов - строго, - добавил ариец и почему-то тяжело вздохнул. - Тому парню, с которым эти "этнобиологи" в Америке засветились, даже два убийства не могли доказать, а налоги вмиг привязали, он и "mather" не успел сказать...
Тут в лесу неподалеку негромко заухал филин и Катя поняла, что ее отсутствие начинает беспокоить друзей. Но ответить не решилась.
- Нет, я все понимаю, - после минуты молчания произнес Парамонов, - но если они за один день такие грандиозные бабки сделали, зачем назад приперлись? За куриными кубиками "Галина-Бланка" или рыбку половить?
- Может быть Сема им такие суточные платит, что и Оппенгеймер бы приперся как миленький.
- Что же он тогда налоги не заплатит, - резонно возразил Парамонов. - Дешевле бы обошлось.
- А из принципа, - еще более резонно ответил ариец. - Ну не любит наш человек налоги платить.
- Ага, наш человек любит по сортирам прятаться, - фыркнул Парамонов.
Катя похолодела. Сердце пропустило один удар потому, что как раз моталось в пятки и обратно. Когда она снова обрела способность соображать, то мысленно от души выматерила образность великого и могучего русского языка.
- А ты заметил, - спросил Парамонов, - какие у них рюкзаки тощие? На пару дней прогулочка...
- В лесу с голода не умрешь, - возразил ариец, - можно съедобные коренья откапывать, крапиву собирать. Рыбу ловить - здесь щуки трехкилограммовые водятся. Можно, на худой конец, лягушек жарить.
- Ля... - Парамонов дернулся и пролил кофе на ботинки. Переборов приступ неуместной брезгливости он допил то, что осталось в кружке, и сунулся подбодрить ветками костерок.
- Ну и что? - сказал он некоторое время спустя, - будем ждать, когда они за лягушками отправятся?
- Зачем? - удивился ариец. - Если тебе так не терпится, возьми за хобот вон ту задницу, которая из травы торчит, да спроси у нее, где Сема. Может и ответит. Хотя я почему-то думаю, что нет.
Катя приподнялась на локтях, а потом встала. Две пары глаз глядели на нее из темноты: любопытно и цепко.
- Так мне что, уже можно бежать и отстреливаться? - спросила она.
- Можно, - равнодушно кивнул ариец, - только поймаем.
Молодой разорвал в свободную кружку (Царевича) пакетик "Нескафе" и чуть наклонил котелок.
- Вам с сахаром? - спросил он.
- Нет. Я фигуру берегу, - машинально соврала Катя, выбираясь из темноты к теплу и свету. Парамонов посторонился, уступая ей место получше. Катя села и протянула ладони к костру.
- А как вы узнали, что мы еще здесь? - спросила она, не найдя лучшего способа начать беседу.
- Методом дедукции, - фыркнул ариец и показал подбородком на сохнущие на колышках кроссовки Эдика.
- Кретин, - только и вымолвила Катя, хотя, на самом деле, это слово следовало употребить во множественном числе.
Расшнуровав кроссы Катя тщательно распялила их, вытянув наружу язычки и пристроила к огню сушиться.
- Послушайте, девушка, - внезапно обернулся к ней Парамонов, - а как вы от ФБР ушли? Или это профессиональный секрет.
- Да никакого секрета, - Катя пожала плечами и честно ответила. - В верблюдов превратились и ушли.
- Ага, - кивнул Парамонов, - Легко.
И отвернулся. Похоже - обиделся.