— Спасибо, — растерянно произнес он, ошарашенный, помимо всего прочего, еще и упоминанием цинкового гроба и каких-то факельщиков.
А что тут еще можно сказать? Правда, поднявшая было голову паранойя прошипела, что, если сейчас просто развернуться и уйти, то сей доблестный гражданин может потом, впоследствии, начать шантажировать его, Руслана, этим фактом. Правда, непонятно, как именно — Ковалев действительно сам умер — но в жизни возможно всякое.
Хорошего человека Лютожором не назовут.
Они спустились по лестнице во двор. В процессе Лютожор, преспокойно выбросивший из головы факт смерти журналиста, снова принялся рассуждать о том, что Чуковский может все же написать русский детективный роман, не хуже всяких Пинкертонов и Ников Картеров. Тот задумчиво поддакивал, Руслан решил, что погруженный в переживания. А Чуковский, похоже, и вправду задумался над романом. Может, по принципу «Критикуешь — предлагай», а может… Да кто их, писателей, знает, что у них в голове.
— Николай Эммануилович, — спросил Руслан, когда они уже ушли не только из неприятного двора, но и с Лиговки, — что за факельщики на похоронах? Кремируют, что ли?
— Нет, мы же не в Европе, — отстраненно произнес Чуковский, думая о чем-то своем. Даже непонятно было, осуждает ли он Россию за то, что до сих пор, по примеру просвещенного запада, не перешла на кремацию, либо, напротив, горд за то, что храним старинные традиции, — Еще в прошлом… позапрошлом году Синод запретил сожигание трупов, как кощунственное и противное воле божьей. А факельщики…
Факельщики, как оказалось, шли перед катафалком в похоронной процессии, неся фонари со свечами (факелы, ввиду возможных пожаров, перестали употреблять аж в начале прошлого, XIX века. Вообще, из рассказа задумчивого Чуковского Руслан неожиданно для себя узнал, что в России начала двадцатого века выражение «похороны по первому разряду» — не фигуральное выражение, а вполне себе конкретное указание на то, что похороны проходили именно по первому разряду, а не по второму, третьему или самому низшему — седьмому, всего-то за 40 рублей.
Похоронное дело было регламентировано и поделено на разряды, с четким распределением какому- разряду что положено, кому гроб металлический, кому — деревянный, кому оркестр, а кому — нет, кому факельщики — а кто обойдется, и если факельщики — то сколько именно. Были эти самые факельщики обычными мужиками, которые нанимались в похоронную процессию, чтобы немного подзаработать. Похоронное бюро таким работникам выделяло спецодежду, кроме сапог, поэтому у торжественно выглядящих факельщиков обувь выглядела так, как будто они с этим катафалком обошли вокруг земного шара. Бюро, может быть, выделяло бы и сапоги, но был риск, что работничек с этими сапогами сделает ноги. А форма факельщика никого не прельщала, она состояла из белого цилиндра, белой ливреи с огромными металлическими пуговицами и серебряным галуном, белые брюки с серебряными лампасами и белых перчаток. Да уж, таким попугаем особо не погуляешь, поэтому и красть такую форму особого смысла не было.
Руслан неожиданно для себя понял, откуда у Любови Орловой в фильме «Веселые ребята» взялся на голове белый цилиндр. До этого как-то не задумывался — взялся и взялся, комедия же. А ведь она приехала на катафалке и, значит, цилиндр — не просто так, а цилиндр факельщика из похоронной процессии.
Забавно, но самого главного факельщика, который шел в самом начале процессии, ударяя оземь жезлом, называли «мажор». Интересно, мажоры двадцать первого века в курсе, что называют себя в честь главпохоронщика? Наверное, нет, ведь всякие гламурные кисо, гордо именующие себя стервами, не знают, что изначально «стерва» — всего лишь дохлая скотина.
И вроде бы проблема с пасквилями Ковалева разрешилась, но осадочек, как в анекдоте про ложечки, остался. Нет-нет, да и приходила к Руслану мысль о том, что он, именно он — стал причиной смерти уже не одного человека. Пусть никого не убил самолично, но, тем не менее — не будь его и эти люди продолжали бы жить.
Может, это реакция истории? Может, ему так намекают, что ему здесь не место, что менять историю просто потому, что ты из будущего — очень, очень плохая идея?
Или это все чушь?
— А ты бы что предложил? — хихикнула Юля, тонко уловив женским чутьем, что муж таки отвлекся от черных мыслей и принявшись расширять и углублять успех.
— Борис Акунин, — хмыкнул Руслан. Он не любил Акунина, из-за того, что в его романах приличными людьми были только немцы да японцы, а все русские, в лучшем случае — с каким-то прибабахом. Но, с другой стороны, первое, что приходит на ум среднестатистическому российскому читателю начала третьего тысячелетия при словах «дореволюционный детектив» — это Акунин. Антон Чижъ, к примеру, гораздо менее известен.