Глава 1
(которая на самом деле является прологом)
31 декабря 1910 года, во-первых, не у всех было именно тридцать первым декабря. В странах, которые придерживались григорианского календаря, в этот день наступило 13 января, завтра будет 14-ое, которое всего через какие-то семь лет в Советской России превратится в Старый Новый Год. А сейчас Россия никакая не советская, а вовсе даже империя, живет она неторопливо, по календарю юлианскому и сегодня все желающие россияне отмечают не праздник со странным оксюморонным названием, а вполне себе самый что ни на есть обычный Новый год. Те из них, конечно, кто хочет, потому что в императорской России, как, к примеру, в современных нам США основным зимним праздником является Рождество, отмечаемое, как и положено, 25-го декабря — и пусть глупые европейцы считают, то Рождество давно прошло и сегодня уже 7 января, нам Европа не указ — так что Новый год затерялся в общей череде рождественских праздников, вместе с Сочельником и Васильевым вечером.
Будь этот день еще нового века, или хотя бы десятилетия… да, разумеется, именно началом нового десятилетия он и является, но об этом задумывается не такое уж и большое количество людей, а остальные наивно продолжают считать, что рекомое новое десятилетие уже год как идет, так что и нечего тут отмечать наступление какого-то очередного скучного года.
Так что день этот был просто еще одним четвергом, в течение которого не происходило ровно ничего интересного.
Впервые в истории передали по радио целую оперу, даже две, но, хотя и пел сам великий Карузо, произошло это, без сомнения, знаменательное событие в Нью-Йорке, отчего для всех остальных осталось техническим курьезом.
В Мексике радуются революции, изгнанию диктатора, наступлению царства либерализма и демократии, не подозревая, что впереди страну ждет семь лет гражданской войны. В Чиуауа, одном из штатов, уже разгорается зловещим предзнаменованием грядущего кровопролития крестьянское восстание. В котором принимает участие молодой мужчина с длинным, по испанскому обычаю, именем Хосе Доротео Аранго Арамбуло, которого очень скоро узнают под гораздо более коротким прозвищем Панчо Вилья.
На юге России, в казачьем городке Верный — который потом, неоднократно поменяв названия, превратится в Алматы — в прямом и переносном смысле разгребают последствия недавнего, еще и двух недель не прошло, землетрясения.
В Париже Мария Кюри с интересом изучает металлический радий, уже догадываясь, что получит за него Нобелевскую премию, но еще не подозревая, что этот замечательный металл медленно убивает ее.
Все шло так, как и должно идти, история медленно катила свой поток по привычному руслу…
Или нет?
Да, основное течение истории нарушено не было, но в него уже упали камушки, всколыхнувшие его, взбаламутившие. История уже начала меняться, пусть пока немного, пусть незначительно, но уже умерли те, кто должен был жить, и выжили те, кто должен был умереть, а некоторые, пусть и, в конечном итоге, поспешили на встречу с фрау Тодд, но не так и не там, как должны были бы.
Один фанатичный, но несколько неудачливый автомобилестроитель, вместо того, чтобы продать свое производство — каковое, надо признать, всего лишь мастерская в одном из переулков Санкт-Петербурга — и уехать в фамильное имение медленно чахнуть от скуки, вместо этого со всем вновь вспыхнувшим энтузиазмом строит новый, необычный автомобиль, который планирует предложить российской армии.
В столичных газетах появились объявления о продажах канистр новой, необычной, но очень удобной конструкции, которая, при всей своей кажущейся простоте, была придумана только через двадцать лет.
Полковник Федоров в который раз рассматривает загадочное письмо от умирающего человека, в которое вложены чертежи необычной автоматической винтовки. Рассматривает, уже понимая, как эти рисунки воплотить в металле.
И множество мелких, незаметных, затухающих, как круги на воде, изменений. Причиной которых послужил…
Кто?
Прогрессор, лихой и отчаянный, решивший круто повернуть неповоротливую телегу истории? Сотрудник Института времени, в нарушение всех инструкций спасающий планету от мировой бойни, которую никто даже в самых страшных фантазиях не назовет Первой? Может быть, пришелец из будущего, возжелавший всенепременно сохранить Российскую империю?
И при чем тут вообще Новый год?!
Давайте мысленно скользнем над улицами Санкт-Петербурга. Темнеет, в небе светит тоненькая полоска молодого месяца, летят снежинки — летим и мы.
Над Невой, над Фонтанкой, над Невским проспектов, над Дворцовой площадью, над самым кончиком креста с макушки Александровской колонны…