Чуковский решил было, что вот тут и всплывет тема денег — несмотря на то, что перед этим американка недвусмысленно сказала, что плата ей не нужна, более того, получение платы за этих стихи она почитает чем-то вроде мародерства — но нет. Стихи переданы Маше, странная госпожа Лазаревич удалилась.
Острый ум Чуковского смог сложить два и два воедино: если сначала на тебя нападет странный убийца, а потом в твой дом приходит странная женщина со странным рассказом и странными стихами — между этими событиями существует несомненная связь.
И пусть госпожа Лазаревич не годится в те самые убийцы по причине принадлежности к прекрасному полу — у нее есть муж. Американец-инженер, с короткой бородкой. Правда, он говорил с заметным акцентом, а в словах убийцы если и слышался какой-то необычный выговор, то разве что один из описанных господином Далем, но, с другой стороны — возможно, акцент Лазаревича фальшив или же он, Корнейчуков, просто не разобрал его в короткой фразе.
Авантюрная жилка дернулась, и Чуковский решил следить за Лазаревичем, аки Нат Пинкертон из многократно руганных им же самим бульварных романов.
Попервоначалу буквально все поступки Лазаревича казались странными и подозрительными, но довольно быстро Чуковский понял, что смотрит на них через призму своих домыслов. А ничего преступного американец не делал, не крался по ночам с ножом с случайными — или же неслучайными — прохожими, вообще по ночам предпочитал спать, а днем пропадать в мастерских Фрезе.
Чуковский уже начал было сомневаться в своих поступках, как Лазаревич его обвел вокруг пальца.
Находиться под дулом пистолета — неприятное ощущение, не то, которое хотелось бы повторить, в первые, очень напряженные мгновения Чуковский даже решил, что убийца, потеряв нож, решил переключиться на более современные орудия лишения жизни, но… Лицо Лазаревича рассказало все за него: это не было лицо убийцы, это было лицо человека, который… сам боится за свою жизнь?
Пистолет был опущен, и они начали разговор.
В итоге, Николай Эммануилович Корнейчуков стал еще одним человеком, узнавшим тайну пришельцев из будущего.
— С чем пожаловали? — поинтересовался Руслан.
И с удивлением увидел, что Чуковский замялся.
— Дело в том, Руслан Аркадьевич, что… У меня дело не к вам, а к вашей жене…
Руслан поднял бровь.
В здешние патриархальные времена женщина не могла остаться наедине с мужчиной — Невозможно! Компрометация! Репутация! — но Чуковский уже знал, что в будущем нравы несколько более свободны, если не сказать — вольны, поэтому, хотя и явно перешагивая через себя, но общался с Юлей, в основном, как ни странно, на тему своих будущих стихов.
Нет, в отличие от автомобильного фанатика Фрезе, которому из будущего были интересны только тенденции автомобилестроения — и то до определенного предела, после которого он переключался в режим «У вас так не делают? Да и фиг с ним!» — Чуковский, разумеется, поинтересовался, что там произойдет дальше с Россией и миром вообще. Про себя он не спрашивал и категорически отказывался узнавать, что там с ним произошло в будущем, очевидно, ведомый суеверием, что предсказанное будущее становится обязательным и изменить его уже нельзя. Впрочем, прожил он почти девяносто лет, в его судьбе не было очень уж плохих моментов, кроме разве что смерти дочки Мурочки от туберкулеза, но она и родится-то только через 10 лет — а теперь и вовсе неизвестно, родится ли — так что и предупреждать, собственно, не о чем. А в остальном Чуковского больше интересовало, как живется в будущем, чем политические перипетии.
Так что с Юлей они обсуждали его стихи. Вернее, категорическое нежелание Чуковского их издавать.
Нет, не потому, что это повредит его репутации журналиста, нет, не потому, что детские стихи — это несерьезно.
Чуковский категорически отказывался признавать свои стихи своими!
Нет, он был согласен, что это великолепные стихи, он с удовольствием читал их своим Коле и Лиде, но издавать их под своим именем — и даже под псевдонимом Корней Чуковский — был не согласен. Он не считал их своими и был убежден, что не имеет морального права их издавать. Собственно, большая часть его общения с Юлей и сводилась к попыткам его переубедить.
Что же здесь не так?
До этого Чуковский перед общением с Юлей так не смущался.
Если бы Руслан не знал свою жену — и не знал, что Чуковский влюблен в свою — он бы заподозрил, что за его спиной готовится супружеская измена.