“Да здравствует Франция, да здравствует свобода!” Все бросились к мосту через Арно. Огромный флорентийский лев, помещавшийся здесь на колонне, был снесен, как ураганом, и вниз головой полетел в реку. Без всякого умысла, в полном неведении король разрешил великий процесс века. Это был процесс между Пизой и Флоренцией; это был процесс между подчиненными городами и столицами. Пизанцы приветствовали в лице французов освободителей от тирании Флоренции; флорентийцы видели во французах освободителей от тирании Медичисов.
Флоренция страшно волновалась. Правивший ею Петр Медичи, убедившись, что флорентийцы не намерены поддерживать его союз с Неаполем, поспешил с повинной к французскому королю в сопровождении нескольких послов и, не спрашивая никого, как растерявшийся трус, сам предложил Карлу VIII в полное распоряжение на все время войны все тосканские крепости, причем надавал разных обещаний относительно поддержки французов войсками и деньгами. Это было больше, чем могли ждать и требовать сами французы. Возмущенные послы в полном негодовании оставили Петра Медичи и Карла VIII и вернулись во Флоренцию. Страшная буря поднялась в городе, когда здесь разнесся слух, что Петр Медичи предал всю республику в руки Карла VIII. Бушующая чернь поднялась со всех сторон, бросая мастерские и лавки, готовясь разнести все. Это была стихийная буря. В городе был только один человек, который мог усмирить ее словом. Это был Савонарола, и он волей-неволей, неожиданно для самого себя, явился перед бушующей толпой, простирая в воздухе руки и призывая всех к любви и единению. Толпа стихла, воздержалась от насилий, от грабежа, покорная любимому проповеднику. Тогда проснулась униженная Медичисами, почти устраненная от управления страною сеньория и собралась для совещания. Было решено отправить новое посольство к Карлу VIII, которое должно было заявить, что Флоренция готова принять с подобающими почестями французского короля как друга, но не как покорителя страны. В посольстве принужден был принять участие опять-таки Савонарола, которого глубоко уважал, почти боялся Карл VIII, знавший о пророчествах Савонаролы насчет прихода “нового Кира”. Посольство поехало к королю; Савонарола, по своему обычаю, пошел пешком. Узнав о посольстве, Петр Медичи опять испугался, тотчас же пообещал королю дать двести тысяч дукатов, а сам поскакал во Флоренцию, предчувствуя, что там происходит что-то недоброе, и приказав по дороге своему свояку Паоло Орсини собрать войско. Во Флоренции он был холодно встречен сеньорией, давшей ему понять, что он уже лишился прежнего значения. Петр Медичи попробовал силой занять прежнее свое положение и наткнулся на возмущение черни. Народ и уличные ребятишки преследовали его свистом и гиканьем. В это время начальник полиции попробовал со своими людьми защитить преследуемого Петра Медичи. Чернь обезоружила полицейский конвой, и полицейское вооружение послужило ей первым оружием при завоевании свободы. Петр Медичи, как и в других случаях, оказался все тем же трусом и бежал как безумный из Флоренции, оставив в ней и своего брата-кардинала, и свои сокровища. Кардинал Джованни Медичи оказался хладнокровнее и бежал из города позже брата, переодевшись простым монахом и припрятав предварительно свои драгоценности в монастыре Сан-Марко. Сеньория назначила цену за головы Петра и Джованни Медичи, а народ принялся за грабеж, срывая гербы с надписью “Медичи” и заменяя это слово словом “Popolani”. В это время вернулись полные безнадежности флорентийские послы от Карла VIII, принявшего их сухо и почти враждебно, так как ему улыбались более выгодные предложения Петра Медичи. Флорентийцы упали духом. Но пока они выслушивали горькие рассказы послов и соображали, что делать, в лагерь французского короля пришел худой, испостившийся монах; это был Савонарола. Он прошел сквозь густые толпы солдат прямо к королю, окруженному своей свитой, и сильным голосом, повелительным тоном заговорил: “Христианнейший король! Ты – орудие в руках Господа, посылающего тебя, чтобы освободить Италию от ее страданий, как я уже предсказывал в течение многих лет, и чтобы преобразовать церковь, лежащую в унижении. Но если ты не справедлив и не милосерд, если ты не станешь уважать и ценить город Флоренцию, его жен, его детей и его свободу, если ты забудешь дело, к которому призвал тебя Господь, то Он изберет другого для выполнения своей воли. Тогда Он наложит на тебя Свою гневную десницу и смирит тебя страшными наказаниями. Это возвещаю я тебе по повелению Господа”. Карл VIII и его свита выслушали эту речь с глубоким уважением к проповеднику, и Флоренция с этой минуты могла надеяться на лучшее отношение к ней французского короля...
Торжество въезда во Флоренцию Карла VIII имело странный характер: этот “союзник” успел уже допустить восстание городов, подвластных Флоренции, и въезжал в нее на боевом коне, с копьем у бедра, что означало, что он “победитель”; флорентийцы тоже со своей стороны разукрасили город коврами и цветами, а в домах спрятали “на всякий случай” вооруженных людей, готовых по первому призыву броситься на союзников. Не лучше были и переговоры: Карл VIII попробовал заговорить о возвращении Петра Медичи и предложил Флоренции невозможные условия; уполномоченные города, со своей стороны, желали как можно дешевле купить французский протекторат флорентийской свободе; на улицах в это время дошло до открытой стычки французских и флорентийских солдат, а во дворце Медичисов, где поместился Карл VIII, обменивались угрозами. “Мы прикажем трубить в трубы!” – гневно воскликнул король, а флорентийский патриот Коппони говорил: “А мы велим звонить набат в колокола”. Наконец пришли к заключению, что республика и король будут добрыми друзьями, оказывая друг другу взаимную помощь; король будет носить титул восстановителя и защитника флорентийской свободы; в три срока ему выплатят крупную сумму денег и на два года оставят за ним флорентийские крепости, если война с Неаполем не окончится раньше. При этом пришлось еще раз обратиться к тому же Савонароле, чтобы он поторопил короля поскорее выехать из Флоренции, где каждую минуту ждали столкновения с французами. Король и его приближенные ограбили сокровища дворца Медичисов, и город проводил с великой радостью покровителей своей свободы.