— Спасибо, единокровная старушенция. Ужасно благородно с вашей стороны это ваше стремление помочь. Но что вы можете сделать?
— Сама по себе, возможно, ничего, но я могу посовещаться с Дживсом, и совместно мы наверняка что-нибудь придумаем. Звони ему и зови скорее сюда.
— Его еще нет дома. Он играет в бридж у себя в клубе.
— Все-таки позвони. А вдруг.
Я позвонил и, к своему изумлению, услышал размеренный голос:
— Резиденция мистера Вустера.
— Господи, Дживс, я и не предполагал застать вас дома так рано.
— Я уехал раньше срока, сэр. Сегодняшняя игра не доставила мне обычного удовольствия.
— Плохая карта шла?
— Нет, сэр, карты мне доставались вполне удовлетворительные, но партнер дважды сорвал мою игру, и у меня пропало желание продолжать.
— Сочувствую. Значит, вы сейчас ничем не заняты?
— Нет, сэр.
— Тогда, может, примчитесь во весь опор к моей тете Далии? Тут в вас большая нужда.
— Очень хорошо, сэр.
— Едет? — Спросила тетя.
— На крыльях ветра. Только наденет свой котелок.
— Тогда уйди куда-нибудь.
— Вы не хотите, чтобы я участвовал в конференции?
— Нет.
— Но три головы лучше, чем две, — попробовал я настоять.
— Только не тогда, когда одна из них — насквозь костяная, — отрезала престарелая родственница, вернувшись к прежней манере выражаться.
В ту ночь я спал неспокойно, мне снилось, будто я убегаю, а меня настигают Царицы Фей, целая свора, да их еще сзади подгоняет Джас Уотербери на коне и орет: «У-лю-лю!» и «Ату его!» Так что, когда я вышел к завтраку, был уже двенадцатый час.
— Насколько я понимаю, Дживс, — говорю я, мрачно ковыряя в тарелке яичницу, — тетя Далия вам все рассказала?
— Да, сэр. Рассказ миссис Траверс был весьма информативен.
Я вздохнул с облегчением, потому что от этой секретности и всяких условных обозначений А и В у меня уже голова кругом шла.
— Положение угрожающее, вы не находите?
— Безусловно, угроза, нависшая над вами, довольно серьезна, сэр.
— Не представляю себе, как я буду выступать ответчиком в деле о нарушении брачного обещания, а публика в зале будет издевательски хохотать, и присяжные еще назначат мне оплату издержек. Да я после этого просто не рискну показаться в «Трутнях».
— Да, скандальная слава — крайне неприятная вещь, сэр.
— С другой стороны, платить Джасу Уотербери две тысячи фунтов мне совершенно не хочется.
— Сочувствую вам в вашей дилемме, сэр.
— Но вы, может быть, придумали какой-нибудь потрясающий способ, как перехитрить Джаса, чтобы он до могилы ежедневно посыпал свою масленую голову пеплом? Как вы собираетесь с ним говорить, когда он явится сюда?
— Я собираюсь воззвать к его здравому смыслу, сэр.
Сердце у меня похолодело. Наверно, я слишком привык, что Дживс мановением волшебной ласточки развеивает по воздуху самые опасные кризисы, и ожидал от него, что он, если что, всегда вынет из шляпы чудесное решение, и никаких хлопот. Однако в то утро, хотя вообще я до завтрака не слишком хорошо соображаю, мне было ясно, что намерение Дживса нипочем, выражаясь словами Джаса Уотербери, не пройдет у публики на «ура». Станет он слушать рассуждения о здравом смысле, как бы не так. Чтобы в чем-то убедить этого короля мошенников, нужен кастет и чулок с мокрым песком, а не здравый смысл. В тоне, которым я спросил Дживса, неужели он не мог придумать ничего получше, прозвучал скрытый упрек.
— Вы невысокого мнения о таком плане действий, сэр?
— Знаете, я бы не хотел ранить ваши чувства…
— Ну что вы, сэр.
— …но я бы не назвал это вершиной вашей творческой мысли.
— Мне очень жаль, сэр, но тем не менее…
В этот миг заголосил дверной звонок. Я с яичницей на губах вскочил из-за стола и оглянулся на Дживса. Не поручусь, что глаза у меня при этом вылезли вон из орбит, но вполне может быть, что и так, у меня было такое чувство, будто в квартире взорвалась добрая унция тринитротолуола.
— Пришел!
— По всей видимости, да, сэр.
— Я просто не в состоянии с ним общаться в такую рань.
— Ваши чувства вполне понятны, сэр. Было бы целесообразно вам куда-нибудь скрыться, пока я буду вести переговоры. Наиболее удобным укрытием представляется пространство позади пианино.
— Вы правы, как всегда, Дживс.
Утверждать, будто за пианино оказалось так уж удобно, я бы не стал, не желая вводить читателя в заблуждение, но все-таки там я был спрятан от посторонних глаз, а это главное. И условия, позволяющие оставаться в курсе происходящих событий, тоже оказались недурны. Я услышал звук открывающейся двери, и голос Джаса Уотербери произнес:
— Привет, миляга.
— Доброе утро, сэр.
— Вустер у себя?
— Нет, сэр, он только что вышел.
— Странно. Он знал, что я должен прийти.
— Вы — мистер Уотербери?
— Я самый. Куда он подался?
— Насколько я знаю, у мистера Вустера было намерение посетить своего ростовщика, сэр.
— Что?
— Он упомянул об этом, уходя. Сказал, что надеется получить фунта два-три за часы.
— Вы смеетесь? Зачем бы он стал закладывать часы?
— Он весьма стеснен в средствах.
Последовала, как выражаются иногда, зловещая тишина. Вероятно, Джасу Уотербери потребовалось время, чтобы переварить это известие. Жаль, я не мог участвовать в разговоре, а то бы я непременно сказал: «Дживс, так держать!» — и извинился бы, что вздумал в нем усомниться. Можно было догадаться, что, говоря о намерении воззвать к здравому смыслу Джаса Уотербери, он припрятал в рукаве козырь, который все меняет.
Прошло какое-то время, прежде чем Джас Уотербери снова заговорил, и при этом в голосе у него слышалась некоторая дрожь, словно бы он начал подозревать, что в жизни есть не только розы и солнечные лучи, как ему казалось до сих пор. Я его понимал. Нет страданий горше, чем испытывает человек, который возомнил, будто отыскал горшок с золотом у подножия радуги, и вдруг узнает из авторитетных источников, что ничего подобного. До сих пор Бертрам Вустер был для него беззаботный жуир, который разбрасывает направо и налево суммы по пятнадцать фунтов, чего невозможно делать, не имея солидного счета в банке, и узнать, что Бертрам Вустер бегает закладывать часы, было для него как острый нож в сердце, — если, конечно, оно у него есть. Он ошарашенно проговорил:
— А как же эта квартира?
— Сэр?
— Квартиры на Парк-Лейн обходятся недешево.
— О да, сэр. Безусловно.
— Да еще со швейцаром.
— Как, сэр?
— А вы разве не швейцар?
— Нет, сэр. Я состоял одно время личным слугой при джентльмене, но в настоящее время не занимаю этой должности. Я представляю мистеров Олсоппа и Уилсона, виноторговцев, предоставивших в кредит товар на общую сумму в триста четыре фунта пятнадцать шиллингов и восемь пенсов, — долг, расчеты по которому существенно превосходят финансовые возможности мистера Вустера. Я здесь нахожусь при описанном имуществе.
— Бог ты мой! — пробормотал Джас, и, на мой взгляд, ему даже делает честь, что он не воспользовался более сильным выражением. — То есть вы -судебный исполнитель?
— Вот именно, сэр. Должен с сокрушением признать, что карьера моя пошла под уклон и нынешняя должность — это единственное, что я смог найти. Здесь не то, к чему я привык, но и на этом месте есть свои положительные стороны. Мистер Вустер — весьма приятный молодой джентльмен и к моему пребыванию в его доме относится вполне дружелюбно. Мы с ним ведем долгие увлекательные беседы, в ходе которых он и разъяснил мне свое финансовое положение. Он, оказывается, всецело зависит от содержания, назначенного его теткой, некоей миссис Траверс, дамы с нестабильным темпераментом, которая уже не раз угрожала, что, если он не возьмется за ум и не прекратит мотовство, она лишит его содержания и отправит в Канаду, существовать на скромные почтовые переводы с родины. Она, разумеется, считает меня слугой мистера Вустера. Что произойдет, если она узнает, в качестве кого я здесь нахожусь на самом деле, мне страшно подумать, ясно одно, если вы позволите мне выразить мнение, легкая жизнь мистера Вустера на этом кончится навсегда и начнется тяжелая.