Джо с упоением наблюдала за их дрожащими руками, переписывающими (с удовольствием!) каждое непристойное слово и красочные описания, в то время как стрелка часов в ритме, совсем не характерном для Байрона, приближала ее к свободе.
Когда терпение вконец иссякло, она поднялась со стула и, потянувшись, начала вышагивать взад-вперед по покрытому ковром коридору за пределами «тюремной комнаты».
Вот почему она написала первую книгу, не так ли? Ради независимости? Свобода была основным мотивом, разве нет? Байроновская или любая другая. Свобода создавать, делать так, как ей заблагорассудится. Свобода от нищеты и рабства. От военных долгов, переживаний о том, кто заплатит за уголь и за мясо. Свобода от судьбы, которая не оставляла ей ничего иного, как составлять списки покупок.
Свобода писать то, что ей захочется…
«Вроде «Хороших жен» для «Робертс Бразерс»?»
Джо мерила шагами коридор.
«Если не ради этого, то ради чего? Кому все это нужно?»
В памяти всплыл день, когда она последний раз задавалась этим вопросом. Это случилось в тот судьбоносный вечер, когда Эми в злостном порыве сожгла первую готовую рукопись сестры. От шока Джо накрыла темнейшая тоска, леденящая кровь и удручающая душу депрессия, которая всегда стояла наготове в дверях ее сердца, – и неважно насколько веселой в тот момент казалась Джо. Бет просидела у ее постели несколько часов, с нежностью поглаживая вздрагивающие от рыданий плечи старшей сестры, в то время как та грозилась никогда больше не брать в руки перо.
– Кому все это нужно? – всхлипывала Джо.
– Мама Абба говорит, что писательство помогает тебе выходить из тени на свет каждый день, – сказала ей Бет. – Помогает вернуться в Орчард-хаус, к нам, пока ты строишь свои воздушные замки. Ты не можешь все бросить, понимаешь? Не должна сдаваться, Джо, потому что ты нужна мне здесь, в нашем замке.
– Мне нельзя сдаваться, потому что иначе нам придется существовать на воде и хлебе. – Джо зарыдала еще сильнее, уткнувшись в одеяла. – Какие уж там замки.
Вспомнив об этом сейчас, Джо задумалась, изменилось ли что-нибудь. Как, вероятно, и все остальные писатели, Джо писала не только потому, что ей этого хотелось, (хотя так оно и было), и не потому, что ей был необходим заработок, (это тоже верно), а потому что должна была писать. Потому что ей нужно было как-то – и где-то – жить. Вопреки темноте. Даже если это был всего лишь воздушный замок.
Джо знала, что создана быть писателем: сколько себя помнила, она всегда считала это важнейшим делом своей жизни. Она не помнила, почему и когда ей начало так казаться, но была уверена – как ни в чем другом, – что может им стать: у нее, по крайней мере, имелись врожденный талант и влечение.
Она, возможно, была взбалмошной и чудаковатой, как ей нравилось изрекать, и полнейшей неумехой во многих других отношениях, но это конкретное дело – писать – у нее получалось поистине хорошо. Более чем.
Она, Джозефина Марч, родилась, чтобы писать. Много-много книг. Ее мозг, душа, воображение – порой даже казалось, что и тело тоже – разрывались от всего того, что ей хотелось поведать этому миру. И вот сейчас она не только написала книгу, но и опубликовала ее.
Она стала писателем.
Так почему же ей не писалось?
4. Овощная долина
– Ненавижу писать, – объявила Джо на следующий день, стоя в чулках и нижних юбках на задней веранде. Все утро она пыталась приступить к работе над рукописью, но попытки не увенчались успехом, и Джо решила сделать перерыв.
Она вышла из дому, как частенько делала, когда музы покидали ее, чтобы докучать работающим в семейном огороде сестрам. Огород, в котором яркие цветастые полосы чередовались с зелеными пятнами, был одинаковой ширины с домом и занимал все пространство от веранды до границы с лесом, окаймляющим их участок.
«Овощная долина», – называла его Джо. Когда сочинительство заходило в тупик, она приходила сюда, срывала немного томатной ботвы и растирала ее меж пальцев, вдыхая запах жизни. Однако сегодня даже свежепроклюнувшиеся листья на томатных кустах не произвели должного эффекта.
Застыв на краю крыльца, с пером, заткнутым за чепец, перепачканный чернилами, она выглядела как корсар… в день стирки.
«Верните меня в тюрьму с учениками Мег. Все что угодно, лишь бы не это».
– Нет, неправда. Это не ненависть. Это абсолютнейшее полнейшее отвращение. – Она схватила морковку из стоящей у двери в погреб корзины и принялась вытирать ее об одну из немногих оставшихся чистых складок передника. – «Хорошие жены» уже стали «Мертвыми женами». Я собираюсь разорвать контракт.