Мысль передвинуть будильник оказалась разумной — Чарли швырнул в него шляпой, пытаясь заткнуть. Он проковылял по лестнице и вышел за дверь. На обратном пути к стадиону он взял ещё яванского кофе. К тому моменту, как он туда добрался, Чарли превратился в довольно правдоподобный симулякр самого себя. «Прогресс», — подумал он.
В фойе кто-то произнёс:
— Чего я сейчас хочу, так это, чтобы кто-нибудь вылил мне на голову кувшин ледяной воды.
Чарли уже вспотел, а новый виток политиканства ещё даже не начался. Если бы он заметил кувшин ледяной воды, то схватил бы его и вылил на себя, а костюм, сигареты и блокноты пусть идут к чёрту.
В какой-то момент, председатель при помощи молотка принялся призывать съезд к порядку.
— Я приглашу секретаря, и мы начнём двадцать шестое голосование, — сказал он.
— Двадцать седьмое! — разом выкрикнули с нескольких мест.
Председатель пригласил секретаря и недолго с ним совещался.
— Прошу прощения, двадцать седьмое голосование, — кисло усмехнувшись, произнёс он. — Когда так весело, время летит столь быстро.
Они снова голосовали всю ночь. В районе полуночи Джо Стил начал отрываться вперёд, на несколько голосов в этом раунде, ещё на несколько в следующем. Но, когда отрыв стабилизировался, Рузвельт начал догонять. Он продолжал догонять, когда небо снова начало светлеть. На этот раз Стас Микоян запросил перерыва.
Сторонники Рузвельта не возражали — им тоже нужно есть, пить и спать (а возможно и помочиться и принять душ), как и всем остальным. Однако, выходя навстречу новому дню, они выглядели ликующими. Кажется, дела начали клониться в их сторону. Те, кому нравился Джо Стил, выглядели мрачнее тучи.
Чарли направил свои стопы в ту же забегаловку, чтобы позавтракать. За стойкой рядом с ним один делегат сказал другому:
— Вот, если бы Лонг отдал свои голоса Рузвельту…
— Ага — несчастным голосом произнёс второй. — Я бы скорее оставил Гувера, чем увидел Хьюи на месте вице-президента. Возможно.
— Если Хьюи им станет, Рузвельту лучше бы не поворачиваться к нему спиной, — сказал первый.
Его приятель кивнул. Как и Чарли, хоть эти двое и не обращали на него внимания. Любой, кто доверял Хьюи Лонгу, должен проверить свою голову и оплатить страховку жизни.
Одна чашка кофе превратилась в три. Эти три привели его в мужской туалет. По дороге туда, вдоль коридора висели телефоны-автоматы. Когда Чарли проходил мимо, Винс Скрябин скармливал телефону четвертаки — дальний звонок.
К обоим писсуарам стояла очередь. Многие демократы желали избавиться от кофе, выпитого за последние несколько часов. Чарли дождался своей очереди, и опорожнился. Из туалета он выскочил как можно скорее — стоявшие там ароматы не вызывали никакого желания задерживаться.
Скрябин продолжал говорить по телефону.
— Ага, — произнёс он. — Разберитесь со всем этой ночью. Если упустите, будет поздно.
Говорил он, как политик. Завтра всегда слишком поздно. Он добавил:
— Этот сучонок ещё пожалеет, что вообще связался с нами.
Затем он повесил трубку и направился в туалет.
Нужно крепко подумать, чтобы переходить дорогу Джо Стилу. С тех самых пор, как он попал в городской совет Фресно, он был лучшим другом своим друзьям и злейшим врагом для своих противников. Чарли гадал, кто на этот раз должен получить по счетам. Ещё он гадал, не потому ли Скрябин спешил, что его шефу наступали на пятки. Если Рузвельт победит, мести Джо Стила можно будет особо не страшиться.
Впрочем, битва ещё не окончена. Рузвельт должен вернуть лидерство. Джо Стил тоже мог победить. Микоян, Каган и Скрябин сделают всё от них зависящее, чтобы так и случилось. Чарли задумался, а достаточно ли знали и умели подчинённые Джо Стила.
II
Они остаются там, в Чикаго. Они голосовали уже более пятидесяти раз. Стоило задаться вопросом, составили ли демократы своё завещание. Они утверждали, что справляются лучше, чем Республиканская партия. Учитывая, насколько серьёзной оказалась Депрессия, не было похоже, что это прыжок на рекорд. Но если они не смогут даже договориться о выдвижении своего кандидата, задумывался ли кто-нибудь, какую работу им пришлось проделать, прежде чем положить потные ладони на рулевое колесо?
Некоторые, возможно, скажут, что да. Герберт Гувер точно скажет, громко и во всеуслышание, словно, он знает каково это. Но, кто станет верить Гуверу после того, как в Чёрный вторник[14] Уолл-стрит врезалась в айсберг и затонула? Майк Салливан точно не станет. Да и мало кто станет.