— Мам, не сердись. Мне самому стыдно.
— И поделом, — уронила она через плечо. — А теперь иди и раздевайся.
— Можно я немножко почитаю?
— Ладно, читай. Еще уснешь, потом вся ночь пойдет насмарку.
Джоби поднялся к себе в комнату. Тут было прохладно, даже холодновато: во второй половине дня солнце уходило на другую сторону дома. Он разделся, надел пижаму и забрался в постель. У кровати стояла целая стопка комиксов, но, полистав два-три из тех, что лежали сверху, он отложил их и потянулся к стенному шкафу, на дне которого хранились его книжки. Наткнулся на «Коралловый остров» и решил перечитать его, но для начала нашел то место, где человека хоронят заживо и дикари-людоеды спускают на воду челноки прямо по телам живых людей, своих пленников. Читать про такие ужасы всякий раз было жутко, зато они заново напоминали тебе, насколько же завиднее твоя собственная судьба. Почти все несчастья на свете происходят по вине самих людей. Почему так получается? Едва ли виновники бед — все как один злодеи, то есть, может быть, и злодеи, но сами того не сознают. Наверное, многие из них живут с тем же чувством, с каким жил он сам, совершая кражи: что правила и законы на него не распространяются, что все люди — это одно, а он — совсем другое и, если он украл, это еще не означает, что он вор. Даже сейчас ему, в сущности, было стыдно не потому, что он совершал дурные поступки, а потому, что причинил этим горе матери, которая, естественно, не может видеть их в том же свете, что и он. Горе матери и заставило его впервые ощутить, что во всем этом есть что-то дурное.
Когда лежишь в постели, тебя мало-помалу начинает клонить ко сну; Джоби закрыл книжку и свернулся калачиком под одеялом. Как хорошо, что бури последних недель позади. Если бы еще не предстоящая головомойка от отца! Хотя, возможно, мать ему ничего не расскажет… С этой мыслью он заснул, а когда проснулся, на небе уже погас последний отсвет заката. Значит, время позднее, но без часов точней не скажешь. Есть надежда, что мать с отцом купят ему ручные часы, когда он пойдет в классическую. Слабая надежда, конечно, — и без того расходов предстоит много, — но есть. Если усердно заниматься и кончить первый триместр с хорошими оценками — как знать, пожалуй, и купят ему в награду ручные часы к рождеству, пускай хотя бы дешевые…
Ему хотелось пить, да и закусить не мешало бы. Нужно сойти вниз и попросить у матери поужинать, но тогда ему не миновать встречи с отцом. Какое-то время он терпел, потом встал с постели и отправился разведать обстановку.
Едва он шагнул за дверь спальни, как сразу услышал в гостиной голоса. Слов разобрать он не мог, но голоса были женские и звучали отрывисто, возбужденно. Джоби крадучись спустился по лестнице и притаился в коридорчике за дверью гостиной, где вечно гуляли сквозняки. Он уже понял, что один из голосов принадлежит тете Дэзи и у нее происходит бурное объяснение с его матерью.
— Прости, Дэзи, но чего еще ты можешь ждать от меня, пока я не выслушаю, что скажет Рег? Мало ли что ты притащила сюда за шиворот Мону — есть и другая сторона, и я полагаю, ему тоже будет что рассказать, когда он вернется домой.
— Когда — или если? Навряд ли у него хватит совести сразу заявиться назад, если хочешь знать мое мнение. И ничего удивительного. А вообще, тебя послушать — ты словно бы не веришь Моне…
— Я этого не сказала. Видимо, она знает, что говорит, мне только интересно, много ли она приплела такого, что ей померещилось.
— То есть как это «померещилось»? Она же ясно сказала…
— Ты что, ее не знаешь!
— Нет уж, позволь. Говори напрямик, при ней — пускай тоже послушает.
— И скажу! — вскипела мать, выйдя из терпения. — Да ведь она блаженная, с нее станется черт те чего напридумать! Сама знаешь — живет как во сне, дурью мучается, прости господи.
— Ой, тетя Нора! — горестно всхлипнула Мона.
— Поздно заойкала, голубушка. Не маленькая, должна соображать, прилично ли девушке заигрывать с женатыми мужчинами, увиваться вокруг, пока у них ум за разум не зайдет.
— Одну минуточку, Нора, такого я не потерплю! Моя Мона всегда была честной девушкой, при всех своих недостатках. До сих пор ни с одним мужчиной у нее ничего не было. Уж не хочешь ли ты сказать, что это она его подбила сбежать вместе?
— Может, и нет, только хорошую оплеуху для вправления мозгов она заслужила.
— И уже получила. Как пришла домой и во всем мне созналась, так сразу и получила. И когда Тед узнает, он ей еще добавит, будь уверена.
— Прости, мама, прости меня! Ох, что же я наделала…
— Тебе бы прежде себя об этом спросить, а не срамить нас перед людьми. Как я теперь соседям покажусь на глаза? Каково мне такое пережить, ты подумала? Да нет, зачем же, ведь я тебе всего-навсего родная мать…
— Переживешь, даст бог, если не будешь звонить про это на весь город да строить из себя великомученицу, — ввернула мать Джоби.
— Нора, что ты говоришь? Как у тебя язык поворачивается?
— Говорю, потому что знаю тебя, Дэзи. Тебя всю жизнь ущемляют со всех сторон, во всем ты ищешь обиды, когда их в помине нет, все у тебя кругом плохие, одна ты — безгрешная праведница!
— Просто я стараюсь жить честно, по справедливости, выполняю свой долг, как умею. Если бы все так делали, рай был бы на земле.
— Зачахла бы ты в таком раю, где не перед кем величаться и некого хулить! Я знаю, ты сейчас расстроена — оно вполне понятно, а все-таки есть в этом для тебя и удовольствие, и не уверяй меня, что это не так.
— Нет, вы ее послушайте! Ну, знаешь, всего я ожидала, но такого…
Джоби совсем окоченел, стоя босиком в коридорчике. Он открыл дверь и вошел в гостиную.
— Это еще что такое? Ты почему не в постели?
Он огляделся; в сумерках было видно, как виновато поникла на стуле Мона, как негодующе выпрямилась тетя Дэзи, сидя за столом; мать стояла неподалеку от камина.
— Я хочу поужинать.
— Никакого ужина нет.
— Ну хотя бы водички попить, можно?
Мать налила ему стакан воды, потом открыла буфет и дала ему два овсяных печенья.
— На, возьми, съешь наверху. Да не накроши по всей постели.
— Папа еще не приезжал?
— Нет. Он, верно, утром приедет.
Тетя Дэзи хмыкнула, и Джоби увидел, как у матери гневно поджались губы.
— Иди, иди, отправляйся назад в постель.
— Но я уже и так належался…
— Все равно. Ступай к себе.
— Бедняжечка ты мой, — вздохнула тетя Дэзи.
— Не начинай причитать, Дэзи, — сказала мать. — Джоби, ты что — не слышал? Сколько раз тебе повторять…
Джоби вышел, но не закрыл за собой дверь, а лишь неплотно притворил ее. Он снова очутился в коридорчике. Босые ноги зябли — глупо, что не догадался надеть носки, — но он не уходил. Он до сих пор не понял, что случилось, за что мать и тетя Дэзи так сердиты друг на друга, при чем тут Мона и его отец.
— Суровая ты женщина, Нора, — заговорила тетя Дэзи.
— Суровая? Это я-то? Я всегда считала: если есть кто в нашей семье суровый, так это ты.
— Ты небось и с Регом была неласкова, то-то его грех и попутал. Ни с того ни с сего мужчина так себя не поведет.
— Ах вот что, значит, это я виновата?
— Какую-то причину ты дала ему, Нора.
— Причину? Вот она сидит, твоя причина, грудастая и голоногая, нюни распустила, словно малое дитя. Разбередила мужика, святая простота, не спохватилась вовремя по дурости.
— Я лишь одно могу сказать: значит, ты в чем-то перед ним сплоховала как жена.