— Когда?
— В субботу, после дневного парада. Мы установим сцену на пересечении Песьей тропы и Джойленд-авеню. Пригласим газетчиков.
— Почту за честь.
Признаюсь, мне была приятна идея вновь оказаться в заголовках газет. Мои эго и самооценка тем летом здорово пошатнулись, и я цеплялся за любую возможность как-то поправить положение дел.
Он поднялся на ноги — как обычно, выглядел при этом хрупко и неуверенно — и протянул мне руку.
— Еще раз спасибо. Не только от имени девочки, но и от имени всего парка. Бухгалтеры, сводящие дебет и кредит моей чертовой жизни, будут просто счастливы.
На выходе из офиса, который — наряду с остальными административными зданиями — находился в месте, которое мы называли задним двором, я столкнулся со своей бригадой. В полном составе: даже Папаша Аллен пришел.
Эрин в своем зеленом платьице сделала шаг вперед. В руках она держала сверкающий лавровый венок, вырезанный из консервных жестянок. Она припала на колено и произнесла:
— Это — тебе, мой герой.
Я думал, что загар помешает мне покраснеть, однако выяснилось, что это не так.
— Господи, вставай.
— Спасителю маленьких девочек, — добавил Том Кеннеди. — И спасителю нашего общего места работы, который избавил парк от судебных преследований и возможного закрытия.
Эрин вскочила на ноги, водрузила нелепую жестяную корону на мою макушку и смачно меня чмокнула. Все члены «Гончей бригады» зашлись восторженными возгласами.
— Что ж, — сказал Папаша, когда все успокоились. — Думаю, все согласны с тем, что ты, Джонси, рыцарь в сияющих доспехах. Но, должен добавить, не первый, кто спасает лоха в этом парке — так что, может, вернемся к работе?
Меня это устраивало. Знаменитостью быть приятно… но и подтекст этой смешной короны от меня не ускользнул: не зазнавайся.
Я был в мехах в ту субботу на самодельной платформе в центре главной аллеи. Я был счастлив, держа на руках Хэлли — и она тоже, несомненно, была счастлива. Думаю, было отснято не меньше девяти миль фотопленки, на которой девочка не уставала кричать, как сильно она любит своего ненаглядного песика, и раз за разом целовать его на радость фотографам.
Эрин со своей камерой поначалу стояла в первом ряду… но другие фотографы — все мужчины — были крупнее и сильнее. Вскоре ее оттеснили на менее выгодную позицию, и ради чего? Ради того, что Эрин к тому времени уже успела запечатлеть: моей фотографии со снятой песьей головой. Впрочем, этого на параде так и не произошло — хотя я был уверен, что, сними я голову, ни Фред, ни Лэйн, ни мистер Истербрук наказывать меня не станут. Этого не произошло потому, что такой поступок нарушил бы негласную парковую традицию: Гови никогда не скидывает меха на публике.
Я нарушил эту традицию, когда Хэлли Стэнсфилд стала задыхаться, но то было вынужденное исключение. Сознательно я нарушать ее не собирался.
Так что, думаю, я все-таки стал ярмарочником (пусть и не потомственным — этому уже не бывать никогда).
Чуть позже, уже в своих шмотках, я встретился с Хэлли и ее родителями в джойлендском центре обслуживания клиентов. Вблизи я заметил, что мать девочки беременна вторым ребенком — впереди ее ждали еще три или четыре месяца дружбы с мороженым и солеными огурцами. Она обняла меня и вновь чуть всплакнула.
Хэлли все это не слишком интересовало. Она сидела на пластиковом стульчике, болтала ногами и разглядывала старые выпуски «Большого экрана», произнося имена знаменитостей голосом королевского пажа, объявляющего о прибытии благородных особ. Я погладил маму Хэлли по спине и сказал пару успокаивающих слов. Отец не плакал, но когда он подошел ко мне и протянул чек на пять сотен долларов, выписанный на мое имя, я заметил, что его глаза тоже увлажнились. Когда я спросил, чем он занимается, он ответил, что в прошлом году основал свою собственную фирму — «небольшую, но уже неплохо стоящую на ногах». Я принял это к сведению, и, учитывая одного ребенка, который сидел рядом, и другого, который скоро появится на свет, порвал этот чек. Я сказал ему, что не могу взять деньги за то, что выполнял свои прямые обязанности.
Мне был двадцать один год, не забывайте.
У летних работников в Джойленде не было постоянных выходных: нам полагалось полтора выходных каждые девять дней, поэтому выпадали они на разные дни недели. Записываться приходилось заранее, и в основном у нас с Томом и Эрин получалось отдыхать вместе. Именно поэтому мы сидели в ту августовскую среду на пляже у костра и ели пищу, способную насытить лишь молодых: гамбургеры, чипсы и капустный салат. На десерт у нас были маршмеллоу-сэндвичи (Эрин поджарила их на гриле, который она стащила — на время, разумеется — из лавочки «Мороженое и вафли Пирата Пита»). Получилось неплохо.