— Но я… я думала… — шепчет она.
— Ворваться в бинго-холл Джо Пая и развращать его, врываться сюда и распутствовать в моей комнате, как оправдаетесь, мисс?! — негодует Джо Пай, поднимая ее на ноги. Он натягивает на нее платье и, сильно схватив за плечи, ведет к двери жестоко, без намека на сочувствие или вежливость. Почему он так груб с ней? И вот она в коридоре, ее лакированная кожаная сумочка вылетает вслед за ней, а дверь с номером триста два с шумом захлопывается.
Все произошло ошеломляюще быстро. Роуз ничего не понимает, она смотрит на дверь, будто ожидая, что та откроется, но дверь закрыта. Внизу в холле кто-то открывает дверь и высовывает голову, но, видя ее в таком состоянии, быстро исчезает. Роуз совершенно одна.
Она оцепенела и нисколько не чувствует боли: только колючее ощущение во рту и что-то с плечом, там, где с такой силой впились пальцы Джо Пая. Почему ему не было до нее дела?..
Пробираясь по коридору и бормоча что-то, как пьяная, она одной рукой придерживает разорванное платье, другой прижимает сумочку, качается и спотыкается. Она на самом деле пьяна.
— Что значит люди?.. какие люди?..
Если бы только он обнял ее! Если бы он любил ее!
На первой площадке пожарной лестницы у нее вдруг закружилась голова, и она решает присесть. Сесть сразу. В голове пульсирует. Она не контролирует себя, ей кажется, что это пульс ведущего «Бинго», и его голос тоже у нее в голове, вперемежку с ее собственными мыслями. За щекой что-то скопилось. Она сплевывает кровь и чувствует, что у нее выбит передний зуб, а соседний клык вовсю качается в разные стороны.
— О, Джо Пай, — бормочет она. — Боже мой, что ты наделал.
Вздыхая, шмыгая носом, она пытается справиться с позолоченной застежкой сумочки. Открывает ее и шарит внутри, хныкая, ища — но его нет, — и никак не может найти. Ах, но вот он! Наконец-то, вот он: сложенный маленький и смятый (в смущении она быстро сунула его в сумочку) чек на сто долларов. Простой чек, на котором было бы видно широкую, жирную, черную роспись Джо Пая, если бы глаза могли ее разглядеть.
— Джо Пай, какие люди… — всхлипывает она, моргая. — Я никогда не слышала… Какие такие люди, где?..
Белая кошка
Некий господин независимого положения, лет около пятидесяти шести, ощутил вдруг страстную ненависть к белой персидской кошке своей молоденькой жены.
Неприязнь к кошке была тем более непонятной и странной, что несколькими годами раньше он сам подарил ее жене после свадьбы совсем маленьким котенком. И сам же назвал кошку Мирандой, в честь своей любимой шекспировской героини.
Еще более удивительным было то, что он был человеком, не подверженным безрассудным эмоциям. Кроме, конечно, своей жены (на которой он женился поздно — его первый, ее второй брак), он никого сильно не любил и посчитал бы ниже своего достоинства ненавидеть кого бы то ни было. Кого вообще стоит воспринимать так серьезно? Будучи финансово самостоятельным джентльменом, он мог себе позволить независимость духа, незнакомую большинству мужчин.
Джулиус Мюр был хрупкого телосложения, с глубоко посаженными мрачными глазами неопределенного цвета, редеющими, седеющими волосами и с узким морщинистым лицом. К нему однажды пристало определение «выгравированный», но без вульгарного намека на лесть. Являясь представителем старой Америки, он не был щепетилен в новомодных традициях выражения своей «индивидуальности». Он знал, кто он есть, кто были его предки, и не питал к этому большого интереса. Его образование как в Америке, так и за границей было скорее дилетантским, чем научным. Он не стремился извлечь из него слишком много. Жизнь, в конце концов, была главным в образовании мужчин.
Свободно владея несколькими языками, господин Мюр имел привычку произносить слова с особой тщательностью, словно переводя их на простой язык. Носил он себя с видом осторожного самосознания, которое не имело ничего общего с тщеславием или гордостью, хотя и не было обусловлено бессмысленной скромностью. Он был коллекционером (в основном редких книг и монет), но он, конечно же, не был слишком страстным коллекционером. На фанатизм некоторых своих знакомых он смотрел с изумленным презрением. Поэтому его насторожила быстро растущая ненависть к красивой белой кошке собственной жены или, может быть, поначалу даже забавляла. Или пугала? И, конечно, он не знал, как быть.
Враждебность возникла как невинное раздражение, полусознательное чувство, и, будучи столь уважаемым в обществе, столь признанным как личность достойная и значительная, он должен был сносить кошачью презрительность у себя дома. И вовсе не потому, что не знал про то, что у кошек свой особый способ выражать предпочтение, способ, лишенный чуткости и такта, что присуще человеку. По мере того как кошка взрослела и становилась более избалованной и еще более привередливой, стало очевидно, что она выбрала не его. Фавориткой у нее была, конечно, Алиса, потом кое-кто из прислуги. Но нередко незнакомые ей люди, впервые навещавшие Мюров, с легкостью завоевывали, или будто бы завоевывали, капризное сердце Миранды.