Тема ее оказалась для меня совсем неожиданной: мифология неизвестного мне Азазила в поэзии неизвестной мне Хавы. Просматривать реферат не имело смысла, достаточно было пробежать по страницам взглядом и просто слушать девушку, ее голос. Азазилом, как вскоре было объяснено, именовался в мусульманских апокрифах падший ангел, известный у нас как Азазель. Под именем Хава (по-русски соответственно Ева, этого мне можно было не пояснять) скрывалась в начале прошлого века поэтесса, о которой даже на родине, в Азербайджане, до сих пор никто не слыхал. Ее стихи были обнаружены лишь четыре года назад в сундуке у каких-то дальних родственников Лианы, бумаги попали к ней (каким образом, девушка уточнять не стала), она ими и занялась. Пока сумела выяснить не так уж много — кроме того, что писала о себе сама поэтесса. Можно было понять, почему таила свои стихи женщина в мусульманской, очевидно, семье, во всяком случае в мусульманской стране, а если бы еще открылось содержание стихов — ее могли в старое время просто побить камнями. В стихах и в сопутствующих пояснениях фигурировал Азазил, тот самый иудейский Азазел или Азазель, падший ангел, у мусульман дьявол, иблис. Сведения о нем можно найти не в Коране, а в мусульманских апокрифах, хадисах. Этот Азазил изобрел оружие и косметику, научил мужчин искусству воевать, а женщин искусству соблазна или, как некоторые говорят, обмана. (Стрельнула мимолетным взглядом.) Главное же, в поэзии Хавы он отождествлялся со змеем, тем самым, что соблазнил в раю первых людей, из-за него им пришлось оттуда уйти. Но Хава его за это деяние славила, в ее стихах выстраивается своего рода культ змея-Азазила. Если верить дошедшим легендам, у нее самой в доме жила большая змея, похоже, питон. Какие-то стихи навели недоброжелателей на мысль, что поэтесса, попросту говоря, жила с ним…
Я слушал не перебивая, не вставляя вопросов, возможно, слегка приоткрыв рот. (Не потому ли, вспомнил, девушку время назад заинтересовало отличие женской поэзии от мужской?) Стихи Лиана цитировала в своих переводах. («Я, конечно, не поэт, это почти подстрочники, не для печати».) Не стой у закрытых ворот, / Не требуй убогого счастья. — Это она обращается к своему возлюбленному, — поясняла, привычно улыбаясь. — Хочу перемен и забот, / Исканий, забвения, страсти. Кажется неожиданным для женщины, которую называют восточной, да? Но в Европе не совсем представляют ее подлинную роль. Чадра, шариат, роль служанки в семье — да, это было и до сих пор где-то есть. Но во многих случаях во многих мусульманских семьях женщина только играет роль слабой, реально она ведет дела, принимает решения. Как говорят, вертит мужчиной, и некоторые считают, ему же на пользу. Есть русские женщины — такие самостоятельные, равноправные, и такие бедные, да? У Хавы не так просто. Она вся в противоречиях, не может сама себе объяснить, чего хочет. Возлюбленный обещает ей все, чего она пожелает, готов исполнять любые ее прихоти, соблазняет возможностями. Как женщину ее, конечно, привлекают благополучие, успех, уверенность, сила. Но она еще и поэт, не совсем обычная женщина. Ей нужно единственное, несравненное, неожиданное. И этот змей, то есть через него Азазил, то и дело ее смущает, нашептывает: Ты создана не из его ребра. Изогнутого не выпрямляй, сломаешь. Гламурный рай не для таких, как ты…
— Простите, — тут я вынужден был ее прервать, — слово «гламурный» вряд могло употребляться в начале прошлого века.
Что говорить, уже напрашивалась догадка: не свои ли стихи читала Лиана, приписывая их вымышленной поэтессе, сочинила целую мифологию, использовала как тему для реферата? Ну и прекрасно! Не проверять же, и зачем? Что-то, право, неожиданное было в этих стихах.
— Да, да, конечно, — девушка слегка зарумянилась, — я сама знаю, но не могу найти по-русски точное, чтобы передавало смысл. Рай в ее стихах — роскошное, но скучное место. Если бы вы знали язык, могли бы посоветовать. Еще у Хавы есть слово, — Лиана произнесла его по-азербайджански, я не уловил, переспрашивать не стал, — тоже не знаю, как его перевести. Может быть, гениальность, гений? Там, в стихах, мысль о том, что считать несравненным. Быть гением — не каждому по силам… Гениальность — это что-то самое высокое? Больше, чем способности, чем ум, чем талант? Или что-то еще? Хава готова ценить то, что ей кажется гениальностью, но сомневается, приносит ли она счастье. Как вы считаете?
Вопрос был неожиданный. Если он связан был со стихами — чьи все-таки это были стихи? Что-то от меня ускользало. Я пожал плечами.
— Мне кажется, гениальность — это не просто высшая степень каких-то способностей, прежде всего творческих. И со счастьем она никак прямо не связана. При жизни, во всяком случае, вознаграждается редко. Есть вещи, которые воспринимаются не сами по себе, а в системе, обществом. Надо, чтобы гению сначала сказали, что он гений. Обычно такие люди бывают скорей непрактичны, сами об успехе не заботятся. Это естественно, они думают о другом. Опередили других, значит, какое-то время остаются непонятыми. Иногда всю жизнь. Чувствуют себя среди других чаще всего неуютно, не очень сами себя понимают. Если и счастливы, то как-то по-особому. Несравненно, как выразилась ваша поэтесса.
— Вы тоже, значит, наверняка не знаете, — задумчиво подтвердила Лиана.
Я развел руками. Снял колпачок со своей ручки, расписался сначала в ведомости, подвинул к себе ее зачетку. Девушка зачем-то вновь оглянулась на дверь, словно боялась, не войдет ли кто.
— Можно я вам еще почитаю? — сказала вдруг.
Что я мог возразить? Мне спешить было некуда. Не оставляло какое-то странное чувство: казалось, что девушка все чего-то не договаривает, медлит, чего-то еще ждет. Лиана, гибкий побег, обвивает, кольцо за кольцом. Не думай, я слабее, чем кажусь, / Но виду не подам… Я уже расписался и в зачетке, ждал, пока она дочитает. Студентка взяла зачетку, сложила свои бумаги, тщательно пристроила их в сумке, стала в ней что-то перебирать. Наконец поднялась, почему-то вздохнув, медленно, словно с неохотой, направилась
к двери. Оглянулась на меня — лицевые мышцы вновь выдали отработанную пленительную улыбку. Что все это, однако, значило? Зачет она уже получила, ждала чего-то еще? На что я не мог откликнуться? Ведь не мог же, нельзя этого было не понимать. Сам должен был признать, что бы о себе ни воображал. Увы. Испорчу жизнь… Все, улыбнулся в ответ, зачет окончен. Закончен, ничего не поделаешь. Надел колпачок на ручку, спрятал в нагрудный карман. Отработал…
В это время дверь неожиданно распахнулась и не вошел — ворвался этот рыжий, Роман Тольц.
— Извините, — остановился возле дверей, увидел, что за столом я один. Я-то совсем про него успел забыть. Возник в последний момент. Лиана, поравнявшись с ним, вдруг пихнула юношу локтем в живот, больно, рыжий даже согнулся. Я сам невольно вздрогнул от неожиданности. Это что, у них такая манера здороваться? Или какие-то неизвестные мне счеты? Прошла, не оглядываясь, дальше. Он недоуменно проводил ее взглядом. Дверь громко хлопнула.
15
— Извините, — повторил, остановившись перед моим столом. Светлая рубаха выпущена из-под серой безрукавки со множеством карманов, молния на одном расстегнута. Я жестом показал: проходите, садитесь.
— Пробки? — облегчил ему объяснение.
— Нет… То есть да, но еще и менты задержали. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Сказали, что машина похожа на какую-то, которую угнали, надо что-то сверить, проверить. Даже мобильник зачем-то взяли. Думал, будут опять тянуть бабки… то есть деньги, нет. Ждали чего-то, какого-то подтверждения. Не знаю, что им подтвердили. Отпустили, даже извинились.
Я слегка развел руками: чего только в наше время не услышишь, приходится верить. Еще раз показал взглядом: садитесь, садитесь. В ушах еще не совсем отзвучал голос, музыка стихов. Не стой у закрытых ворот… Тольц извлек из обширного кармана помятые листы, развернул, протянул мне. Нельзя было не оценить практичность этой одежки, можно обходиться без портфеля, без сумок. В былые времена такая была бы незаменима для шпаргалок. Но зачем сейчас шпаргалки? Другая техника, другие возможности, достаточно кнопки в ухе. Не требуй убогого счастья. Хотя бумаги лучше бы все-таки не мять.