Как-то незаметно нашлось утраченное и было заменено пришедшее в негодность. Уныние и скука, заставлявшие плечи бойцов сутулиться, а ноги — шаркать, сменились энергией и энтузиазмом. Показатели пошли вверх. Во взглядах, таких настороженных поначалу, все чаще стало проскальзывать неприкрытое обожание. И улыбка сержанта Нечипорука, приставленного к молодому лейтенанту кем-то вроде дядьки-пестуна, с каждым днем становилась все менее снисходительной.
Так что, отправляясь по вызову в штаб и незаметно для вестового подавая взводу команду «Внимание!», Иван был почти уверен, что тылы у него прикрыты. Насколько это вообще возможно. Даст Бог, не понадобится. Но внимание и осторожность скептически хмыкали. Очень знакомо хмыкали, кривя в знакомой усмешке знакомые губы. И, кажется, неспроста.
Начать хотя бы с того, что в штабе никого не было. Вот просто — никого, часовой у входа не в счет. Пустые коридоры, пустая неосвещенная приемная, гостеприимно распахнутая дверь в кабинет… ну, допустим, время довольно позднее, но адъютант-то где?
— Добрый вечер, Иван Георгиевич! — приветливо улыбнулся из-за стола генерал Тихомиров. Его заместитель, полковник Кашников, степенно кивнул. — Проходите, проходите… да дверь-то прикройте. Вызов был, конечно, официальный, а вот беседовать мы с вами станем частным порядком. Присаживайтесь. И коммуникатор отключите, разговор у нас будет серьезный.
Иван опустился на предложенный стул, помедлил, и по примеру старших по званию снял берет и положил его на стол. Традиционное сукно было застелено легкой непромокаемой скатертью, на которой красовались графин (судя по цвету содержимого — с коньяком), три рюмки и немудрящая закуска: сыр, лимон, копченое мясо.
Он понял вдруг, сразу и отчетливо, о чем пойдет речь. Казавшиеся бессмысленными мелочи соединились в цепочку, кусочки головоломки встали на свои места, картинка сложилась. Черт, ну почему только сейчас?! Почему не полчаса хотя бы назад?! Ему — во второй раз в жизни — стало страшно. В первый раз Иван испугался, когда чуть не погиб отец. И вот теперь настало время для второго.
А Тихомиров был благодушен. Разливал коньяк, интересовался, как идет служба; улыбался. И только взгляд был острым, оценивающим. Настороженным. Кашников владел собой хуже, хотя и старался изо всех сил.
Ну когда же, когда?!
— Думаю, Иван Георгиевич, вы догадываетесь, для чего я вас вызвал, — начал, наконец, генерал, когда они выпили по первой — за Отечество.
— Вам виднее.
Вот оно. Ну-ну, давай, говори, я тебя внимательнейшим образом слушаю.
— Что ж, — задумчиво пожевал губами Тихомиров, — осмотрительность — не худшая позиция. Уважаю. Хорошо, не будем толочь воду в ступе. Думаю, вы согласитесь с тем, что государь, ваш батюшка, не стар еще годами, но очень слаб. А державе необходим правитель молодой, сильный.
— Тут не поспоришь, — равнодушно пожал плечами Иван. — Именно поэтому все мы ожидаем возвращения его императорского высочества великого князя Константина Георгиевича.
Он сознательно не стал говорить «моего брата», хотел посмотреть на реакцию собеседников. И реакция не заставила себя ждать. Они были довольны. Ах, как же они были довольны тем, что он — вроде бы — дистанцируется от Константина. Вон, даже полное титулование применил.
Они думают, что читают его, а на самом деле он читает их. И вся загвоздка в том, кто прочитает быстрее и правильнее. Ведь не идиоты же они, в самом-то деле? Ну же, карты на стол, господа… и как только вы их выложите, времени у меня почти не останется. И никто не даст за мою жизнь и ломаного гроша. Ну да ничего, я ее и бесплатно на кон поставлю.
Тихомиров тем временем разливался соловьем. О Государственном Совете, который безнадежно устарел как инструмент выбора преемника императора. О коррупции и кумовстве на всех уровнях власти. О Константине, окружившем себя личностями ненадежными и подозрительными. О его неподобающем моральном облике. О том, что, даже взойди он чьим-то попущением на престол — поддержки в рядах Вооруженных Сил ему не видать… то ли дело Иван Георгиевич! Кашников солидно поддакивал.
А Иван нервно барабанил пальцами по браслету выключенного коммуникатора. Это Кашников с Тихомировым думали — нервно. И были этой нервозностью вполне удовлетворены. И было бы хорошо, чтобы они считали его юнцом с трясущимися от перспектив руками как можно дольше.