Но девушка решительно опередила Джокера: и, не пытаясь увернуться, вдруг резко подалась вперед и крепко, обеими руками, по-борцовски обхватила шею Джокера, как пылкая влюбленная притянула бычью голову к своему лицу и сразу же вцепилась зубами в ненавистный нос. Сергею показалось, что при этом что-то хрустнуло. От внезапной, видно, нестерпимой боли Джокер отпустил руки и забил, захлопал ими, как курица, у которой прищемили клюв. В это время Ольга, как заправский борец, откинулась вместе с Джокером на кресло, завалила его на себя, переведя схватку в полугоризонтальное состояние. Вдобавок она, несмотря на тесноту, изловчилась закинуть одну из своих ног на спину Джокеру, таким образом еще сильнее притиснув соперника к себе. Джокер, стоя на коленках, плотно прижатый к женскому телу, продолжая выть и трепыхаться, зашарил у себя по карманам, явно пытаясь нащупать предмет, который мог бы помочь ему освободится от болючей, мертвой сцепки. Он продирался рукой к внутреннему карману, в котором, Сергей это запомнил, находилась металлическая авторучка, похожая на гвоздь. В какой-то миг Сергею показалось, что Джокеру удалось вытащить из-под своего тела нужный предмет. Мускулистая рука отлетела в сторону — и… на кресло упала всего лишь смятая записная книжка вместе с носовым платком. Джокер возобновил попытку. Это было уже слишком…
У Сергея закружилась голова.
…Парень с водянистыми глазами… «пятерка» — низкий рейтинг дамского внимания… гусеницы трактора, давящие велосипед…обезумевшая, безжалостная толпа, молотящая все живое… гиблая трясина… стреляющие кавказцы… смеющаяся скамейка… Джокер… улетающая в небо длинноногая синяя стюардесса — птица удачи… мертвенно бледная, неживая Ольга, жалеющая его… страх, стыд, позор!..
…Кричали пассажиры, визжала стюардесса… Сергей понял, что обморочное затмение продолжалось секунду. Сейчас он избавится от наваждения, преследующего его много лет и уродливо разрастающегося год от года. Сейчас он станет другим.
Как запрограммированный, казалось, не думая, лишь заранее зная, что нужно, он наклонился, нащупал в ногах пустую бутылку из-под коньяка, встал над шумной схваткой. Переложил сосуд в левую руку, несколько раз провел правой ладонью по брючине, осушая кожу от пота. Взялся за горлышко покрепче, даже покрутил в кулаке, проверяя хватку. Тщательно прицелился и, с коротким замахом, резко ударил Джокера стеклянным торцом по темени. Джокер обмяк.
…Стюарды связали Джокеру руки за спиной салфетками. Нос его обильно кровоточил. Ольгу рвало в туалете, в котором никто не догадывался закрыть дверь.
Стюардесса успокаивала повскакивавших с мест и галдящих пассажиров. Объясняла, силясь перекрыть гвалт:
— Успокойтесь, господа! У него муляж!.. Пульт дистанционного управления — это просто пакет с деньгами! Мы знали, что этот пассажир шутит!.. Но командир решил — на всякий случай!.. Успокойтесь! Гражданин, сядьте на место, мы контролировали и контролируем ситуацию! Мы даже спецназ не заказывали — только обыкновенный милицейский наряд. Что значит сдурели? Выбирайте выражения!.. У нас инструкция! Даже если муляж, шутка — все равно! Выполнять требования! На земле нужно было разбираться! На земле!.. Но сообщники перепились, передрались… Ну, я не знаю… И сами друг друга обезвредили. Рассаживайтесь, муляж, муляж. Да садитесь же!.. Пристегнитесь, мы уже давно идем на посадку!
Самолет приземлился. В это время Джокер пришел в себя. Заплакал. Он сидел в проходе посреди салона и, по-собачьи мотая головой, размазывал красные сопли и слюни — по груди, по воротнику. Видно было, что это привычные для него движения: утираться, когда руки за спиной. Причитая, задирал голову, закатывал невидящие, полные слез глаза, в потолок:
— Командир!.. Шутка, в натуре! Посмотри ксиву!.. Там же на обратной стороне накатано: шутка! У меня же и кликуха такая — Джокер, шутник значит! Что ж вы всему верите и всего боитесь, трусы позорные! Что ж я теперь, ни за хрен собачий, по-новой сидеть, что ли, буду! Я ведь даже не погулял еще!.. Приехал, блин, на юг позагорать! Семь лет солнца не видал! Туберкулез конечной стадии!.. Командир! Начальничек!.. Шуток не понимаете! Эх, ё-мое!..
Он опять, как в прошлый раз, надолго закашлялся.
Покачиваясь, подошла Ольга, держась за лицо, все еще мокрое. Сергей встал, пропустил ее мимо себя. Она бессильно опустилась в среднее кресло, где еще недавно бесновался Джокер. На белых щеках дотлевали нервные красные пятна. Отмытые от туши белесые брови и ресницы неузнаваемо изменили глаза. Рассветало. Самолет стоял на асфальтовой твердыне и облегченно глушил последние звуки в натруженном теле. В утреннем свете, матово сочившемся из иллюминатора, Ольга виделась другой, не такой, как ночью. Она виделась родной, домашней. Ей сейчас шло только одно одеяние — фланелевый халат. Однако вместо халата было нечто похожее на распашонку, заляпанное, в розовых пятнах, с оторванными пуговицами (в роли единственной застежки — булавка, сцепившая края ткани в области лифчика), — когда-то белоснежная блузка, в данный момент просто запахнутая снизу, как кимоно у самбиста, и заправленная в треснувшую по шву, от и до, белую юбку. Она была босиком. И не пыталась обуться.