– Товарищ майор, взгляните на адрес. Он хоть и заштрихован, но буквы хорошо проглядываются. – Доронин протянул конверт Калошину. Тот внимательно посмотрел на короткую надпись и присвистнул – через неплотный штрих явно проглядывали три буквы: «МГБ».
– Удивлены? Мы тоже. Как вы думаете, что это значит? Мы свои версии друг другу уже высказали. – Доронин вопрошающе смотрел на Калошина, тот оглядел конверт со всех сторон и проговорил:
– Почему он написал «МГБ», по старой привычке? Или же… – раздумывая, он почесал подбородок, – это старый конверт? Нет, нет, – вгляделся в маленький квадратик в углу бумажного прямоугольника, – дата нынешняя. Значит, понял, что написал неправильно, и взял другой конверт, а этот приспособил под хранение денежных знаков. Так, – сам себе ответил утвердительно и повернулся к Екатерине Самсоновне с вопросом:
– Когда в последний раз Лев Игнатьевич выдавал вам деньги? Помните?
– Конечно. Это было в прошлое воскресенье.
– Вот как? – Калошин даже подался вперед. – А в какое время – до того, как он получил газеты, или после?
– Утром пришла молочница, так хозяин, хорошо помню, достал старенький конверт. А газеты принесли после обеда.
– Так, понятно. – Калошин достал папиросы, взял одну, дунул в мундштук, спохватился и с сожалением убрал назад. – Что-то совсем мне все это не нравится, – в его голосе чувствовалось напряжение. Он опять обратился к женщине: – Сколько раз и куда за эти дни отлучался профессор? Вспомните точно, это очень важно.
– Я понимаю, – кивнула она. – Да только вспоминать нечего. Вот когда к вам поехал в субботу, тогда и отлучился. А так все дома сидел.
– Вас он никуда не отправлял? Например, на почту?
– Нет. Никуда он меня не посылал.
– Хорошо. Я понял. – Калошин повернулся к шкафам. – Так, где у вас тут газеты?
Екатерина Самсоновна открыла верхнюю створку большого шкафа и достала небольшую подшивку «Вечерней Москвы». Калошин присел к столу и стал листать газеты, внимательно просматривая заголовки статей.
Тем временем Гулько достал какую-то книгу и вслух прочитал ее название:
– «Элементы психофизики» немецкого исследователя Фехнера. Та-ак, еще одна: «Что такое жизнь с точки зрения физики?» – и опять немец – Шредингер. Кто он у нас? Ага, физик. И что это наш профессор немецкими учеными интересуется? Как думаешь, Евсеич? – он повернулся к Калошину, тот увлеченный своими поисками, не сразу расслышал вопрос Гулько:
– Отложи в сторонку, потом посмотрим. – Махнул неопределенно рукой, но когда Гулько в третий раз зачитал название книги и фамилию автора, взял ее из рук эксперта: – Оскар Фохт, немецкий нейробиолог, п с и х и а т р, – произнес раздельно, и, видя что и Гулько, и Доронин, и даже домработница, смотрят на него с удивлением, взял газету со стола и ткнув пальцем в небольшую статью с портретом пожилого мужчины, обведенную жирной черной рамкой – это был некролог о внезапной смерти врача-психиатра Шаргина, практиковавшего в психиатрической лечебнице в К***, – сказал: – Читайте! Тоже психиатр! Совпадение? – потом подозвал Екатерину Самсоновну и сказал: – Посмотрите фотографию. Знаком вам этот мужчина?
Женщина с ужасом всплеснула руками:
– Господи! Да это же он был тогда у профессора! В апреле, я вам говорила, помните? Значит, не зря тогда Льву Игнатьевичу стало плохо! – она смотрела на портрет и сокрушенно качала головой.
– А вот теперь, по-моему, плохо будет нам, – негромко сказал Доронин. Гулько невесело усмехнулся. Калошин задал еще один вопрос Екатерине Самсоновне: не было ли случайно на страницах недавно порванной газеты подобной статьи с фотографией в черной рамке? – Ответ ничего не прояснил – женщина, в самом деле, видела и статью, и портрет какого-то мужчины в очках, но было ли это обведено так же, как в этой газете, черной рамкой, она не помнит.
– Да, события приобретают самый серьезный оборот, – проводив взглядом женщину, которая, расстроившись еще сильнее, пошла в кухню, чтобы выпить капель, Калошин сказал: – Труп, ребята, искать надо. Теперь я уже не сомневаюсь в том, что профессор убит, и, скорее всего, его утопили в озере. Василий, останешься здесь, еще покопайся – вдруг и письмо обнаружишь, а мы в отдел. Надо вызывать водолазов. – Калошин стал мрачнее тучи – сбывались самые худшие опасения.
Уже у двери он вдруг остановился, резко повернулся и подошел к полке, снял с нее полукруглый макет, который в прошлый раз вызвал у него лишь непонятные ассоциации, показал оперативникам: