– Туров и Чижов к категории психических больных не принадлежали изначально, но Шаргин сказал мне, что и у того, и у другого полная амнезия в результате черепно-мозговых травм. Это подтверждали и повязки на их головах. Поступили они в разное время, но судя по методу наложения повязки, создавалось ощущение, что травмы у них идентичны. Разумеется, об этом и еще о многом другом я Шаргину ничего не сказал. Кроме того, я понял, что именно амнезия интересует доктора в его исследованиях, лишь поэтому эти два человека оказались на его вотчине, ведь в социальном плане они выпадали из нашего контингента. В истории болезни, которую мне передал Шаргин для отчетности, было понятно, что амнезия возникла от органических причин, то есть от черепно-мозговой травмы, причем, речь в обоих случаях шла о дорожно-транспортном происшествии. Даже описывались синяки и ссадины, которыми сопровождаются подобные случаи. То, что я не увидел ничего подобного, даже комментировать не стану. Но однажды доктор допустил непростительную для него ошибку: он оставил на столе истинную историю болезни одного из этих пациентов, не помню, кого именно. Это случилось, когда я сидел у него со своими бумагами. Он мне их подписывал. В этот момент его позвала старшая медсестра, причем, по ее голосу можно было понять, что случилось нечто неприятное. Доктор буквально сорвался с места и убежал. Нет, не подумайте, что я стал заглядывать в его бумаги, но вам, наверное, и самим не раз доводилось читать текст вверх ногами. Конечно, если бы на моем месте был бы кто-то другой, то он навряд ли понял хотя бы слово из написанного Шаргиным. Но я знал и его почерк, и медицинские термины. Так вот, вся первоначальная симптоматика походила на отравление снотворным. Я, чтобы доктор ничего не заподозрил, прикрыл каким-то листом то, что прочитал. И, представьте, правильно сделал – Шаргин возвратился тем же быстрым шагом, что и вышел, как будто вспомнил, что оставил на столе открытыми документы, и с беспокойством подошел к столу, но видно было, какое облегчение он испытал, увидев, что все в порядке. – Хижин остановил свой рассказ, налил воды и залпом выпил. При этом Калошин заметил, что руки его немного подрагивали. – Я не очень вас утомил? Может быть, что-то непонятно?
– Нет-нет, Борис Иванович! Продолжайте! Все это очень даже интересно и важно, и даже вполне понятно. – Калошин посмотрел на Доронина, тот подтвердил слова начальника кивков головы.
– Через несколько недель с разницей в два-три дня оба пациента были выписаны. Если бы я совершенно точно не знал об их амнезии, я бы заподозрил, грубо говоря, шарлатанство. Но однажды мне довелось поговорить с одним из них. Я могу совершенно точно сказать – на тот момент была практически полная потеря памяти. Но дело в том, что при возвращении памяти все события возвращаются в хронологическом порядке, но вот воспоминания последних дней стираются, как правило, навсегда. Поэтому спрашивать самих пациентов о том, что предшествовало потере памяти, бесполезно, а, значит, мы должны брать за веру именно то, что нам представит врач.
– Так, погодите, если это было ДТП, то в милицейских протоколах это было отражено. Правильно? – Калошин кивнул Доронину на записную книжку, тот сделал пометку.
– Ну, насчет протоколов ничего не скажу.
– Если не было синяков и царапин, тогда значит и повязки на голове были фиктивные?
– Вот как раз они-то были настоящие. Через бинты в определенных местах проступали пятна желтоватого цвета, какие бывают, когда раны смазаны йодом. Кроме того, у больного Турова на воротнике халата были такие же следы, видимо при обработке раны капли попали на ткань. Хочу подчеркнуть, что у обоих пациентов проступающие пятна были в одних и тех же местах, – Хижин потряс указательным пальцем.