– Вот об этом, пожалуйста, поподробнее, – попросил Доронин.
В этот момент в комнату зашли Полежаев, который все это время молча стоял в стороне от Гулько, и только шумно вздыхал, и Калошин. Оба расположились на стульях у стола.
– Рассказывайте, рассказывайте, Екатерина Самсоновна! Мы вас внимательно слушаем. И постарайтесь не упустить ни одной мелочи, нам важно все, – Калошин, видя слезы в глазах женщины, старался говорить, как можно мягче. Впрочем, так он разговаривал, за редким исключением, со всеми женщинами.
– Вы знаете, когда во вторую ночь Жужа залаяла, я как-то сразу почувствовала неладное. В первую ночь я особенно и не взволновалась. Всякое бывает. Вы ведь уже видели, – обратилась она к Калошину, – там, за нашим забором начинаются огороды, а дальше луга до самой реки. Вот я и подумала, что кто-нибудь не той дорогой возвращался с рыбалки или еще откуда-нибудь. Может быть, молодежь… Да мало ли… Ну вот, встала я в следующую ночь и решила, что посмотрю повнимательней, хотя что можно увидеть в темноте. И все же… Я подошла к Жуже, погладила ее, но она сильно лаяла на кусты у забора, я пригляделась, и верите, просто присела от страха- женщина поежилась и судорожно сглотнула. – Я увидела там что-то расплывчатое, какое-то светлое. Был ли это человек, не знаю, не поняла. Да и видела я э т о несколько секунд. От страха даже зажмурилась, а когда открыла глаза, уже ничего не было. Вы уж простите, что я так неумело говорю. Я – как чувствую … Это так страшно! Утром-то ничего, когда солнышко…– видно было, что воспоминания о той ночи до сей поры не отпускают ее.
– Ну что вы! – Калошин пересел к женщине на диван и, успокаивая, погладил по плечу. – Все как раз очень понятно. А собаки быстро успокоились?
– Соседские в тот момент уже только погавкивали, а наша еще какое-то время лаяла и рычала. Я постояла еще немного и ушла в дом. До утра так и не сомкнула глаз.
– Нынешней ночью что-то слышали?
– Вы знаете, часа в два ночи я внезапно проснулась, мне показалось, что собака зарычала, прислушалась, но было все тихо. Те ночи я спала плохо, поэтому сил не было встать, да и, как будто, незачем. Если бы я знала!.. Бедная наша Жужа! Какая жестокость! – Женщина всхлипнула.
– Вы жалеете, что не вышли? – Калошин покачал головой, – Нет, Екатерина Самсоновна, очень хорошо, что вы этого не сделали. Что могло случиться, окажись вы там, даже не хочу думать. Скажите, а цепь была этой ночью на собаке?
Ответил Полежаев:
– А мы никогда ее и не снимали. Она там, рядом валяется.
– Хорошо, спросим у Иваныча, что он скажет интересного. – Калошин встал, собираясь выйти, но Екатерина Самсоновна его остановила:
– Вы знаете, я еще кое-что вспомнила. Утром после второй ночи, когда я пошла кормить Жужу, увидела, что она грызет большую кость, а ведь я ей ничего такого не давала. Сейчас лето, и мясо мы готовим очень редко. Да и не ест Лев Игнатьевич его часто. Больше рыбу уважает. – Профессор закивал в знак согласия. – Я тогда еще подумала, что она отрыла где-то старую, хотя не помню, когда такую большую кость давала собаке. Подумала, подумала, да за делами домашними и забыла. Это может быть важно? – заглянула она в лицо Калошина.
– Важно все. Вы молодец! Спасибо вам! Все остальное – наша забота. Если вспомните еще что-то, даже если покажется вам не стоящим внимания, скажите нам. Кстати, профессор, у вас есть телефон? – Оперативник повернулся к Полежаеву.
– Да-да, конечно! Я запишу номер. Вдруг захотите что-то спросить еще. А ваш телефон нам известен, к сожалению, – горькая усмешка тронула губы Льва Игнатьевича. – Может быть, коньяка по рюмочке? Или чайку?
–Нет-нет, спасибо!
В дверь заглянул Гулько:
– Евсеич! Я закончил!
– Хорошо, мы идем! Пошли, Василий, узнаем, что нам приготовил наш эксперт!
На улицу вышли вместе с профессором, Екатерина Самсоновна осталась в доме, чувствовалось, что она очень устала от пережитого.
Гулько расположился на ступеньках крыльца, достал портсигар с папиросами и, раскрыв его, протянул вышедшим мужчинам. Полежаев отказался:
– Врачи запретили – сердце барахлит. Только хороший коньячок в небольшом количестве.
– Ну что у тебя, Иваныч? – Калошин поднес папиросу к зажженной Дорониным спичке. – Есть что интересное?
– Представь себе – есть! Собаку сначала усыпили, сняли ошейник и только потом перерезали горло. – Гулько взглянул на профессора, – Одно хорошо – не мучилась. – Тот согласно закивал.
– Какой гуманный убийца! – усмехнулся Доронин.