Дубовик снял очки, потер переносицу, хитро улыбнулся:
– Работа у нас такая. Ты только с Дорониным за порог, я сразу позвонил своим в Москву, попросил все узнать об этой клинике и ее руководстве. Фотографии получишь прямо там. Ну, ты уже понял, что тебе придется вернуться и продолжить с Дорониным дела в К***? Я здесь займусь Каретниковым и Чижовым. Кстати, утром я звонил Доронину, приказал взять под охрану Пескову. Она единственный человек, который может опознать нашего незнакомца. Какова его роль во всем этом деле, нам пока не ясно, поэтому не сводите с женщины глаз.
Калошин покивал головой. Допив с удовольствием вкусный чай, стал собирать папку с бумагами.
В этот момент в кабинет буквально ворвался, громко хлопнув дверью, высокий мужчина с респектабельной внешностью. Одет он был в прекрасно пошитый костюм песочного цвета. Всё, начиная с яркого галстука, треугольника платка, торчащего из нагрудного кармана, аккуратно стриженных седоватых волос и запаха хорошего одеколона, выдавало в нем принадлежность к высоким чинам партийного аппарата. От него исходило почти осязаемое чувство самоуверенности. Дубовик и Калошин при его появлении заметно подобрались и посерьезнели.
Мелюков, а это был именно он, сердито кивнул на приветствие офицеров, с шумом развернул стул и, вальяжно усевшись на него, закинув ногу на ногу, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Что скажете? Как идет работа? Есть новости? Можете чем-нибудь порадовать? – он буквально засыпал оперативников вопросами, но при этом смотрел на носки своих дорогих туфель. Дубовика это страшно разозлило. Он, едва сдерживая себя и чеканя каждое слово, жестко произнес:
– Говорю: работа идет, новостей пока нет, радовать нечем. Все, что нам удалось узнать, я, если помните, рассказал вам вчера вечером. С того часа прошло не так много времени – всего лишь ночь. Если вас успокоит, скажу: мы не спали. – Калошин мысленно отдал честь этим словам Дубовика. И странное дело: почувствовав в голосе офицера металл, Мелюков заметно смягчился – пусть Комитет и был подведомственен Партии, но все же статус военного человека в лице Дубовика несколько принижал амбициозность Мелюкова, никогда не носившего на своих плечах погоны. Он, подрастерявши пыл, успокоенно сказал:
– Отец убитого паренька ходит постоянно, жалуется, что вы не работаете. Жена у него при смерти после гибели сына… Кстати, мой шофер, тоже интересуется.
Калошин удивленно посмотрел на Мелюкова:
– А этот-то каким боком?
– Он жениться собрался на тетке убитой девушки. Вот она через него и справляется, – пояснил тот.
– А-а-а… Ясно. Ну, объясните им все как есть.
– Без подробностей, – подчеркнул Дубовик.
Глава 21.
Тем же вечером Калошин был уже в К*** и, уютно устроившись на диванчике в каморке дежурной комнаты, слушал бодрую речь Доронина. Тот подробно докладывал обо всем, что ему удалось узнать за прошедший день. Из его рассказа выходило, что муж медсестры Кривец действительно свято поверил в бегство своей жены от нелюбимого мужа. Доронин описал его, как совершенно инфантильного, слабого мужчину, хотя внешне тот выглядел спортивным здоровяком. Во всяком случае, сочувствия у Василия он не вызвал никакого, тем более, что о своей жене отзывался при дочери не просто нелестно, а бранно. Девочка при этих словах вздрагивала и смотрела испуганно, то на отца, то на Доронина. В конце концов, Василий просто сбежал, напоследок громко хлопнув дверью. Вопрос с этой семьей был закрыт раз и навсегда.
А вот сегодня утром, когда Доронин вернулся в клинику, чтобы забрать под свое крыло санитарку Пескову, а также еще раз побеседовать с Хижиным в надежде, что тот вспомнит что-нибудь важное, его жена, угощая Василия завтраком, как бы между прочим вспомнила, что много лет назад, когда они с мужем только приехали сюда, в один из дней к ней обратилась некая женщина, представившись женой Шнайдера. По каким-то причинам никого из медперсонала рядом не было, но женщина просила только проводить ее на кладбище, и встречи ни с кем не требовала. Хижина выполнила ее просьбу, сторож кладбища проводил их к месту захоронения доктора, там женщина положила на низкий холмик цветы и молча, не прощаясь ни с кем, ушла.
Калошин заинтересованно спросил:
– Слушай, Василий, а про фотографию на могиле она ничего не говорила?
– Да вроде бы нет… А что, это важно?
– Об этом потом. Продолжай. – Калошин покрутился, усаживаясь поудобнее – езда в стареньком ГАЗике на твердом сиденье утомила его, ныла спина, но ложиться было еще рано. Необходимо было решить все вопросы с устройством Песковой – в данное время она находилась в доме начальника местной милиции Муравейчика, под присмотром его жены. Но Калошин считал это не совсем надежным убежищем для столь ценного свидетеля.