— Та-ак, — протянул он сладострастно, — что вы теперь запоете, уважаемая? Ай, ай, какая незадача! Хотели портрет вернуть? Семейная, говорите, реликвия? Так ведь мы вопросы реституции не решаем. У нас, голубушка, не Латвия и не Литва. И ваша картина — давно государственное имущество или, если хотите, достояние. А вы решили им преступно завладеть. Фу, как некрасиво! И чем же вы благородней и честней меня, позвольте спросить? Да только одно не учли: вы — в гостях, а я — дома. Здесь меня никому не переиграть. Так что погостили, развлеклись и отправляйтесь в свою Францию. А то как бы чего дурного не случилось. Страна, знаете ли, дикая, люди нецивилизованные. А насчет картины успокойтесь: как говорит мудрая русская пословица, что с возу упало, то пропало. Впрочем, я не садист какой-нибудь, — Хитрик усмехнулся с издевкой, — так и быть, доставлю вам удовольствие на прощанье. Полюбуйтесь на свою прабабушку последний раз. Скоро ее уже никто больше не увидит.
Лев Наумович подтянул сверток к себе и одной рукой на ощупь, не сводя глаз с французской парочки, стал срывать упаковку, которую я так старательно навертела на картину. Бечевка лопнула, полетел в сторону полиэтилен, стала сползать оберточная бумага. Из-под нее показался сначала угол рамы, кусок холста. Еще несколько рывков — и перед глазами моих изумленных гостей поплыла и заколыхалась в нежно-зеленом мареве березовая аллея — пейзаж безумного живописца под названием «Осень».
Шок! Финальная немая сцена из «Ревизора»!
— Что? Что это?! — очнулся багровый Хитрик и затрясся, забрызгал слюной, тыча в полотно пальцем. — Ах ты, сука! — Он резво обернулся ко мне. — Да я тебя задавлю, как вошь! Шутки шутить вздумала! Со мной!! Быстро говори, тварь, где портрет.
В один прыжок он подскочил ко мне и взмахнул рукояткой пистолета.
Последнее, что я услышала, падая, был громкий стук входной двери и командный голос Андрея:
— Всем стоять и не двигаться!
— А что было дальше?! — Новенькая сотрудница смотрела на меня с испуганным восхищением. Остальные таинственно и чуть покровительственно улыбались, предвкушая продолжение. Они-то уже в десятый раз слушали повествование о том, «Как Сима Разоблачила Шайку Хищников и Убийц», и чувствовали себя участниками событий, наслаждаясь изумлением непосвященных. Их удовлетворение от раза к разу только росло, как при просмотре любимого фильма «Ирония судьбы…». А я уже начинала ощущать себя лягушкой-путешественницей из сказки. Сижу на любимой кочке в болоте и завожу снова: «Лечу это я, лечу…» Но делать нечего: на ближайшие полгода мой рассказ — обязательный номер программы наших «корпоративных вечеринок». Особенно если есть новые слушатели. А сегодня вообще все приобретает дополнительный смысл. Ведь собрались мы в кабинете директора не просто так, а по поводу моего дня рождения. Признаться, не очень я люблю этот день. Протокольные мероприятия, дежурные любезности, хлопоты… А чему радоваться? Тому, что еще один год ушел. Хотя, если подойти с другой стороны, повод все-таки есть.
Ведь именно тебе из миллионов возможных вариантов выпала удача прийти в этот мир. За это, конечно, можно и выпить.
Одним словом, весомая причина для очередного перемирия налицо, Си-Си от полноты чувств выписал мне приличную премию, а потому я постаралась организовать угощение получше. Да и сослуживцы не ударили в грязь лицом, натащили всякой вкуснятины.
На этот раз обошлось без «Утопленницы». Зато были аппетитные завитушки из творожного теста под названием «Крымские улитки». Все-таки более-менее съедобно звучит — вроде блюда из французской кухни. Рассказывали мне про одно такое — «Виноградные улитки под зеленым соусом».
Вера Николаевна разволновалась и даже всплакнула слегка, вручая подарок — красочный альбом «Сокровища Эрмитажа». Новое издание, отпечатанное в Финляндии на великолепной бумаге и прекрасно иллюстрированное. Я тоже была не на шутку растрогана, догадываясь, в какую копеечку влетел подарок нашим музейным бессребреникам. Кстати, сегодня ряды идейных волонтеров пополнились еще одним членом. В наш дружный коллектив органично вливалась новая смотрительница главного зала. Сейчас она как раз проходила ускоренный курс молодого бойца — знакомилась ближе с обитателями картинной галереи, а также с ее традициями и преданиями.
Я машинально потрогала шрам на лбу и вздохнула. Рана от удара рукояткой пистолета, которую нанес мне рассвирепевший Хитрик, была неглубокой и уже почти затянулась. Пистолетик-то легонький, дамский. Хотя настоящий, без дураков. Думаю, что Льву Наумычу досталось гораздо больше, когда после эффектного и чувствительного приема, проведенного Валевичем, незадачливый покупатель картины отлетел в угол, наскочил на край стола и печально сполз на пол. Накладка с дракой произошла из-за того, что мои спасители появились в квартире несколько позже, чем полагалось по нашему сценарию. А все их самонадеянность. Они, видите ли, решили воспользоваться служебной машиной, которая, как всегда, заглохла в самый неподходящий момент.
Остаток пути мужики пробежали (причем Борис, по словам Андрея, поставил личный рекорд скорости) и прибыли как раз к раздаче призов. Но шрам я все-таки успела получить.
— Сима, что замолчала? Рассказывай! — Леночка нетерпеливо подергала меня за рукав. — Значит, ты пришла в музей после кражи — и что?
Леночка прекрасно знала — «что», ей не терпелось полюбоваться на физиономию новой сотрудницы.
— И вот очень живо представляю я себе, как вор тянет через дырку в окне картину. И чувствую, что ему словно что-то мешает. А что — не могу понять. Как на грех, еще стекло упавшее меня чуть не пришибло. Короче, только дома дошло — рама! Дыра в стекле, конечно, получилась основательная, человек мог туда пронырнуть. Но вытащить картину в раме — не-а. — Я отрицательно покрутила головой. — Она обязательно застряла бы. Я ведь хорошо представляла размеры картины, прямо скажем, довольно внушительные, да еще углы острые. Разумеется, полотно можно вынуть, вырезать, наконец. Но тогда раму бросили бы в зале. А ее не было. Значит, рассуждая логически, придется признать, что портрет, скорей всего, не выносили на улицу, а спрятали где-то в особняке.
— Но почему же вы сразу об этом не сказали следователю?
Коллеги понимающе заулыбались. Они уже задавали мне такой вопрос.
— А что я могла предъявить, кроме смутных ощущений? Стекло-то вывалилось еще до начала следственных действий. На тот момент дыра была такая — хоть на танке въезжай! И ни у кого не возникло сомнений, что портрет уже давно за пределами особняка. Залы-то музейные, конечно, осмотрели. Убедились — все на месте, кроме «Дамы в черном». Что и требовалось доказать. Сама я, кстати, тоже пыталась от мысли о раме избавиться. Думала, просто перенервничала, игра воображения. Да и потом, что значит вообще выйти с таким заявлением? Это же тень на весь коллектив. Раз картина спрятана в музее, а кража — инсценировка, то получается, что у вора либо есть сообщник среди наших, либо вором стал кто-то из своих.
А в голове все зудит и зудит. И чем дальше, тем отчетливей. Вот и решила я потихоньку обследовать музейные помещения сама и попытаться отыскать портрет. За столько лет работы здание-то уже знаю как свои пять пальцев и все его тайные уголки тоже. А теперь вопрос на засыпку. Допустим, вы, будучи в курсе основных обстоятельств кражи, на кого в первую очередь могли подумать?
Новенькая смутилась:
— Ну-у, не знаю. Наверное, на Лену. Она же последней уходила из музея. — Девушка бросила виноватый взгляд на нашу хохотушку, но та лишь невозмутимо кивнула.