В следующие дни Браун чертил планы, диаграммы, писал письма своим сторонникам в свободных штатах. Он извещал их, что выехал из Канзаса, чтобы закончить приготовления к одному чрезвычайно важному предприятию, которое их, несомненно, заинтересует. Это самое серьезное дело в его жизни. Но снова нужны средства. Помогут ли ему друзья? Он просит в последний раз.
Вскоре на имя Нельсона Хоукинса пришли негодующие, возмущенные ответы. Что он опять выдумал? Где он был до сих пор? Почему молчал? Что сделал с фондами, ассигнованными на борьбу в Канзасе? Кто этот негодяй Фордз и насколько можно ему доверять? Мистер Хоукинс должен немедленно приехать в Бостон, с ним необходимо объясниться.
Браун с кривой усмешкой прочитывал все письма. Он холодно отклонил приглашение в Бостон: считается, что Браун находится на границе Канзаса, и было бы небезопасно для него появиться в Бостоне. В свою очередь, он приглашал всех на совещание в Питерборо, к Герриту Смиту. Там он сообщит нечто важное для всех сторонников его дела.
18 февраля 1858 года Геррит Смит записывает в своем дневнике: "Сегодня прибыл наш старый и уважаемый друг, капитан Джон Браун из Канзаса".
Мягкий снег, последний предвесенний снег падал за окном. Перед пылающим камином в большой, отделанной дубом столовой сидели Сэнборн и Геррит Смит. Оба они были друзьями Джона Брауна, но сейчас присутствовали здесь, в этой столовой, как судьи: комитет уполномочил их потребовать у Брауна отчета. Они даже приготовились холодно отчитывать капитана, выносить ему порицание.
Однако Браун опрокинул все их планы. Они ожидали, что он станет оправдываться, объясняться, но первые же его слова пригвоздили их к месту, заставили оцепенеть от изумления и ужаса.
- Как только раздастся первый клич, - подымутся все негры в стране. Ко мне придут люди из свободных штатов, бежавшие рабы явятся из Канады. Они придут ко мне на помощь из Каролины, из Джорджии и Теннеси. Я захвачу на плантациях лошадей и провиант для моей армии. У меня есть оружие и боевые припасы. Мои партизаны будут прикрывать горные тропы до тех пор, пока мы не построим земляные и каменные укрепления. Я вооружу пиками каждую женщину и каждого ребенка, чтобы и они могли защищать наши крепости. В горах существуют естественные заграждения, и я постараюсь отыскать сообщающиеся между собой ущелья. Пленных белых мы будем обменивать на рабов. Я вполне подготовлен к партизанской войне, недаром я изучал войну семинолов* во флоридских болотах и тактику негров Гаити. Я добьюсь успеха и постепенно расширю круг моих действий. Мы создадим нашу свободную республику: мы будем обучать негров и строить вместе с ними новую жизнь...
_______________
* С е м и н о л ы - индейцы папалахского племени, вели
длительную партизанскую борьбу с белыми за свои земли во Флориде.
Сэнборн не выдержал:
- Капитан Браун! Подумайте о том, что вы говорите?! Ведь это безнадежное предприятие.
Браун холодно оглядел его:
- Подождите, мистер Сэнборн, я еще не кончил.
Придвинувшись ближе к камину, он развернул сложенный вчетверо лист бумаги: "Временная конституция и установления". Он начал читать. Каждое его слово звучало отчетливо, весомо, и, словно под тяжестью этих слов, Геррит Смит и Сэнборн все глубже уходили в свои кресла, все ниже опускали головы.
"...Принимая во внимание, что рабство в Соединенных Штатах есть не что иное, как варварское, ничем не обоснованное и ничем не оправданное угнетение одной части людей другой..."
Это была разработанная во всех подробностях государственная система. Затаив дыхание оба аболициониста слушали ясный голос Брауна. Мечта, фантазия облекались в плоть и кровь, перед ними был документ, делавший мечту почти осязаемой! Занятые территории будут организованы согласно Временной конституции. Когда борьба окончится и рабы будут повсеместно освобождены, произойдут выборы должностных лиц так, как это указано во Временной конституции. Не пользующиеся трудом рабов могут считать себя в полной безопасности; те, кто добровольно отпускает своих рабов, находятся под особым покровительством властей. Но с врагами он беспощаден:
"Собственность лиц, замеченных в прямом или косвенном пособничестве врагу или замеченных с оружием в рядах врагов, а также всех имеющих рабов, будет конфискована, где бы она ни находилась - в свободных или рабовладельческих штатах, - безразлично".
Конституция предусматривала соединение семей, разлученных в рабстве, строительство школ и всеобщее бесплатное обучение.
Когда Браун кончил, наступило тягостное молчание. Никто не решался заговорить, они были подавлены, растеряны, испуганы. Впервые в жизни их водянисто-молочные принципы натолкнулись на подлинную силу и страсть.
Сэнборы отирал платком влажный лоб. Геррит Смит машинально играл толстой золотой цепью своих часов. Заикаясь, он пролепетал что-то о том, что он не вояка и не политик и что его уважаемый друг капитан Браун, конечно, учтет это. Это пробило брешь. Посыпались упреки, возражения. Браун молча пережидал, пока уляжется первое волнение. Однажды в Топике он уже наблюдал действие своих слов. И тогда и теперь он ждал от своих слушателей помощи, уверенный, что сумеет убедить их. Он был хорошо подготовлен к этой буре и побивал все возражения. У него были с собой проекты укреплений, и теперь он показывал их обоим аболиционистам. Кампания на Юге и отступление, если оно понадобится, через Север к безопасному убежищу - он все предвидел. Он мог предсказать даже, как будут реагировать на его восстание различные классы населения.
Его слушатели были раздавлены, разбиты по всем пунктам. Все их возражения потерпели крах. Браун затронул их тщеславие: неужели они останутся в стороне от этого дела? Когда он победит, слава достанется им, вождям аболиционизма, и человечество запишет их имена на золотых скрижалях. Тут они заколебались. Впрочем, молодой Сэнборн давно уже с восторгом смотрел на Брауна. В его глазах капитан всегда был героем. Но слишком грандиозно было задуманное им, и Сэнборн предвидел ужасный конец. Нет, капитану нельзя позволить умирать одному, без помощи друзей.
Геррит Смит сказал, что даст на нужды капитана Брауна несколько сот долларов. Однако нужно сообщить о планах капитана всем друзьям в Массачусетсе. Это должен сделать Сэнборн. И Сэнборн - серьезный и встревоженный - уехал, попросив Брауна дождаться его сигнала.
Спустя несколько дней Джон Браун писал Сэнборну:
"Мой дорогой друг, великую радость доставляет мне то, что вы наполовину готовы встать на мою сторону. Конечно, наше дело таково, что стоит жить ради него и даже погибнуть за него. За шестьдесят лет моей жизни у меня была только одна эта возможность, и, если бы я прожил в десять раз больше, другой такой случай мог бы и не представиться. Если бы вы решились пойти на это, то только по велению собственной души и после того, как вы тщательно взвесили бы цену. Я не стал бы никого уговаривать, каким бы легким это мне ни казалось. Не жду ничего, кроме лишений, но надеюсь на то, что мне удастся одержать великую победу... хотя бы она окончилась так же, как последняя победа Самсона. В юности я испытывал сильное, упорное желание умереть. С тех пор, как передо мной открылась возможность стать жнецом в предстоящей великой жатве, я не только снова захотел жить, но жизнь доставляла мне большую радость, и теперь мне хотелось бы прожить еще несколько лет.
В а ш д р у г Д ж о н Б р а у н".
А еще через неделю Браун писал своим домашним: "Сэнборн сообщает, что наши друзья готовы до конца идти со мной. До конца. Благодарение богу".
24. ФОРДЗ ДЕЙСТВУЕТ
"Восьмого июля здесь состоится закрытый съезд верных друзей свободы, который вы приглашаетесь почтить своим присутствием".
Тридцать четыре негра и двенадцать белых в поселке Чатам (Канада) получили такие извещения. Уже две недели Джон Браун ездил в сопровождении Дугласа по негритянским поселкам Канады. Ему удалось быстро завоевать доверие большой цветной колонии. Дуглас свел капитана со знаменитой Гарриет Табмен.
Негритянка пристально поглядела в глаза старому человеку, о котором уже слышала как о герое Канзасской войны.