БАС. Кажется, он воображал, что всем людям свойственны одни и те же желания и все эти желания ему заранее известны: иметь хорошую работу или капитал, хорошее жилье, почетное положение в обществе, любовь жены и детей, успех у женщин, крепкое здоровье, привлекательную внешность. И в этом убеждении он был очень близок тысячам благодарных читателей журнала «Нью-Йоркер».
ТЕНОР. В его произведениях почти нет героев, увлеченных какой-нибудь абстрактной идеей, забывающих себя в благородно-жертвенном порыве или в религиозном экстазе. Попытки жены Мэри принять участие в общественной жизни только раздражают его, порыв дочери ехать в Южные штаты, чтобы принять участие в борьбе за права негров, вызывает град насмешек.
БАС. К писателям, пытавшимся выйти за рамки маленького индивидуального «я», он относится с открытой враждебностью. В какой-то момент пишет эссе «Чего никогда не появится в моем следующем романе», куда включает пародию на Холдена Колфилда. В письме редактору «Нью-Йоркера» называет Сэлинджера «шестисортным». В рассказе «Мир яблок» выводит в пародийном виде Роберта Грейвза, мэтра британской литературы, автора исторического бестселлера «Я, Клавдий» и множества других книг и сборников стихов.
ТЕНОР. В этом рассказе старый поэт Аза Баскомб вот уже сорок лет живет в уединенной вилле в горах Италии (Грейвз жил на Майорке) и снисходительно принимает текущих к нему поклонников. Рисуя внутренний мир поэта, Чивер явно наделяет его всеми слабостями и порочными порывами, присущими ему самому. Баскомб увенчан многими литературными наградами, призами и медалями, но тоскует по Нобелевской премии. Проснувшись ночью, он с ужасом осознает, что не может вспомнить имя Байрона и наутро начинает отчаянно тренировать свою память. Вместо веселых детских стихов из-под его пера вдруг начинает выползать похабщина и порнография. В общественном туалете он любуется идиотским лицом педераста, за деньги предлагающего себя всем желающим. На концерте классической музыки занимает себя тем, что мысленно раздевает певицу. Баскомб мечется: где искать спасения от этого наваждения?
БАС. Только в церкви — туда автор и приводит своего героя. Религия занимала важное место в жизни Чивера. Молитва перед трапезой была обязательным ритуалом в его доме. В 1955 году он прошел обряд конфирмации. В дневнике и письмах друзьям объяснял, что главным импульсом для этого было безмерное чувство благодарности Творцу за дар жизни. В том числе — и благодарности за любовный экстаз. «Прожив много лет как гибрид человека и таракана, я обнаружил недавно, что таракан исчез… В нашем появлении на свет таится любовь, даже если мы были зачаты дряхлой парой в дешевом отеле». В церкви он посещал раннюю службу, потому что в нее не включалась проповедь. Его литературный вкус не позволял ему примириться с тавтологией и грамматическими ошибками, делаемыми проповедником.
ТЕНОР. И все же религия не могла помочь Джону Чиверу в безжалостной войне, которую он вел с собой каждый день. «Нет, сегодня я не прикоснусь к спиртному до самого ланча. Ну, хорошо — дождусь полудня и там позволю себе один стаканчик. Нет-нет, глоток джина, который я сделал, поднимаясь в спальню, не засчитывается». На следующий день первый стаканчик мог прорваться уже за завтраком, а дальше следовали другие. Очень часто необъяснимые вспышки раздражения против домашних происходили оттого, что он искал возможность проскочить мимо них к буфету или в кладовку. Бутылки с джином и виски запасливо прятались в платяном шкафу, в письменном столе, на книжных полках, даже в кустах рядом с автомобильным въездом.
БАС. Попытки обращаться к психиатрам не приносили успеха. «О чем я буду с ними беседовать, если они не читали моих книг? — жаловался Чивер. — Они не читали даже Диккенса, Флобера, Гончарова. Единственное, о чем они хотят говорить, — моя мать. И пытаются убедить меня, что я ненавижу женщин. Смешно! Знали бы они, какое любовное письмо я получил вчера от Хоуп Ланге!» Под свои частые измены он подводил теоретическую базу. Вина за них лежала не на нем, а на обществе, которое упрямо пыталось сохранять мораль ушедшей в прошлое эпохи. Раньше пожизненный союз мужчины и женщины был необходим для успешного выращивания урожая и воспитания детей. В индустриальную эпоху, когда работа разбрасывает членов семьи порой на недели и месяцы, порой на десятки и сотни миль, соблюдать правила моногамного супружества практически невозможно.