Они условились встретиться назавтра в Национальной галерее, и Динни пошла туда пораньше, взяв с собой рукопись. Дезерт нашел ее возле «Математика» Беллини. Они молча постояли у картины.
— Тут есть все: правда жизни, мастерство и живописность. Вы прочли мои стихи?
— Да. Посидим, они у меня с собой. Они сели, и Динни отдала ему конверт.
— Ну как? — спросил Дезерт, и она заметила, что губы у него подергиваются.
— По-моему, очень хорошо.
— Правда?
— Правда истинная. Одно, конечно, самое лучшее.
— Какое?
Динни улыбнулась, словно говоря: «Вы сами знаете».
— «Леопард»?
— Да. Мне даже больно было читать.
— Тогда, может, лучше его сжечь?
Она чутьем поняла, что он сделает так, как она скажет, и беспомощно спросила:
Вы ведь все равно меня не послушаетесь?
— Как вы скажете, так и будет.
— Вы не можете его сжечь. Это лучшее, что вы написали.
— Слава аллаху!
— Неужели вы сами этого не понимаете?
— Уж очень все обнажено.
— Да, — сказала Динни. — Но прекрасно. А если что-нибудь обнажено, оно обязано быть прекрасным.
— Ну, сейчас так думать не принято.
— Почему? Цивилизованный человек прав, когда старается прикрыть свои уродства и язвы. На мой взгляд, в дикарстве нет ничего хорошего, даже когда речь идет об искусстве.
— Вам грозит отлучение от церкви. Уродству сейчас поют осанну.
— Реакция на приторную красивость, — тихонько сказала Динни.
— Вот-вот! Те, кто стал ее насаждать, согрешили против духа святого w оскорбили малых сих.
— По-вашему, художники — это дети?
— А разве нет? Не то почему бы они себя так вели?
— Ну да, они любят игрушки. А как родился замысел этой поэмы?
Лицо его сразу стало похоже на взбаламученный темный омут, как тогда, когда Маскем заговорил с ними возле памятника Фошу.
— Может… когда-нибудь расскажу. Давайте пройдемся по залам?
Когда они расставались, Дезерт сказал:
— Завтра воскресенье. Я вас увижу?
— Если хотите.
— Пойдем в зоопарк?
— Нет, только не в зоопарк. Я ненавижу клетки.
— Правильно. А в Голландский сад возле Кенсингтонского дворца?
— Хорошо.
И там они встретились в пятый раз.
Для Динни эти встречи были похожи на череду погожих дней: ночью засыпаешь с надеждой, что и завтра будет ясно, а наутро, протерев глаза, видишь, что светит солнце.
Каждый день в ответ на его вопрос: «А завтра я вас увижу?» — она отвечала: «Если хотите»; каждый день она старательно скрывала от всех, с кем встречается, где и когда, и все это было так на нее непохоже, что она даже подумала: «Кто эта молодая женщина, которая украдкой убегает из дома, встречается с молодым человеком и возвращается, ног под собой не чуя от счастья? Может, мне просто снится длинный-длинный сон? Только во сне не едят холодных цыплят и не пьют чаю».
Когда в прихожую на Маунт-стрит вошли Хьюберт и Джин, — они собирались погостить тут, пока не обвенчается Клер, — Динни особенно остро почувствовала, как она изменилась. Увидев любимого брата впервые после полутора лет разлуки, Динни, казалось, должна была затрепетать от радости. А она невозмутимо поздоровалась с ним и даже осмотрела его без малейшего волнения. Выглядел он превосходно, загорел, поправился, но стал как-то проще, обыкновеннее. Она убеждала себя, что в этом виновато его теперешнее благополучие, женитьба и возвращение в армию, но в глубине души понимала, что просто сравнивает его с Уилфридом. Она вдруг поняла, что Хьюберт не способен на глубокие душевные переживания; он из той породы людей, которую она хорошо знала, — люди эти всю жизнь идут по проторенной дорожке и не задают себе мучительных вопросов. С появлением Джин их отношения с братом разительно переменились. Они уже никогда не будут друг для друга тем, чем были до его женитьбы. Радостно оживленная Джин просто сияла. Они летели от Хартума до самого Кройдона, всего с четырьмя посадками! Динни с тревогой заметила, что слушает их равнодушно, хотя и делает вид, что живо интересуется их делами. Вдруг упоминание о Дарфуре заставило ее насторожиться. Дарфур — это то самое место, где с Уилфридом что-то произошло. Там, рассказывал брат, все еще встречаются последователи Махди [6]. Заговорили о Джерри Корвене. Хьюберт восторгался одной из его эскапад. Джин объяснила, о чем идет речь. Жена заместителя окружного комиссара совсем потеряла из-за него голову. Поговаривали, будто Джерри Корвен вел себя не очень красиво. — Что поделаешь, что поделаешь! — сказал сэр Лоренс. — Джерри — пират, и дамам опасно терять из-за него голову.
6
Махди Мухаммед-Ахмед (1848—1885) — вождь народного восстания суданцев против английских колонизаторов.