Клер покачала головой.
— Я не намерена касаться моей жизни с ним ни здесь, ни где бы то ни было. Но я к нему не вернусь.
— Несходство характеров или хуже?
— По-моему, хуже.
— Но вы не предъявляете ему никакого определенного обвинения? Вы понимаете всю важность этого?
— Понимаю, но не хочу касаться этого даже в частной беседе.
Крум неожиданно взорвался:
— Он, конечно, вел себя с ней по-скотски.
— Вы знали его, мистер Крум?
— Ни разу в жизни не видел.
— Тогда…
— Он думает так оттого, что я ушла от Джерри внезапно. Он ничего не знает.
Динни заметила, что глаза «юного» Роджера остановились на ней. «Ты-то знаешь», — казалось, говорили они. А она подумала: «Он не глуп».
Роджер отошел от камина, слегка волоча ногу. Усевшись снова, он взял документ, прищурился и сказал:
— Суду нужны не такие улики, и я вообще не уверен, что это улика, и все же надеяться на это не следует. Если бы вы могли привести серьезную причину разрыва с мужем и нам удалось бы как-нибудь обойти эту ночь в автомобиле… — Он взглянул сбоку, по-птичьи, сначала на Клер, потом на Крума. — Но вы же не захотите, чтобы суд взыскал с вас убытки и издержки ввиду неявки, раз вы… гм… ни в чем не виновны.
Он опустил глаза, и Динни подумала: «Не очень-то он нам верит».
«Юный» Роджер взял со стола разрезной нож.
— Может быть, удалось бы договориться о сравнительно небольшой сумме, для этого вы должны опротестовать иск и не явиться на разбор дела. Смею спросить, вы деньгами располагаете, мистер Крум?
— У меня ничего нет, но это не важно.
— А что это значит «опротестовать иск»? — спросила Клер.
— Вы оба должны явиться в суд и отрицать обвинения. Вас подвергнут перекрестному допросу, а мы подвергнем тому же истца и сыщиков. Но если вы не приведете достаточно веских причин вашего разрыва с мужем, судья почти наверняка встанет на его сторону. Да и потом, — добавил он как-то по-человечески просто, — при бракоразводном процессе ночь — это все-таки ночь, даже если она проведена в автомобиле. Хотя, повторяю, это не те улики, какие обычно требуются.
— Дядя полагает, — спокойно сказала Динни, — что хотя бы часть присяжных нам поверит и что денежное возмещение удастся уменьшить.
Роджер кивнул.
— Посмотрим, что скажет мистер Кингсон. Мне хотелось бы теперь повидать вашего отца и сэра Лоренса.
Динни подошла к двери и открыла ее перед сестрой и Крумом. Обернувшись, она взглянула на «юного» Роджера. У него был такой вид, точно кто-то очень просил его поверить в чудо. Он поймал ее взгляд, смешно дернул головой и вынул из кармана табакерку. Динни закрыла дверь и подошла к нему.
— Вы сделаете большую ошибку, если не поверите. Они говорят чистую правду.
— Почему она ушла от мужа, мисс Черрел?
— Если она не хочет вам сказать, не могу сказать и я. Но я убеждена в ее правоте.
Он несколько мгновений испытующе смотрел на нее.
— Почему-то, — сказал он внезапно, — мне бы хотелось, чтобы на ее месте были вы.
И, взяв понюшку табаку, он обернулся к генералу и сэру Лоренсу.
— Ну, как? — спросил генерал.
Лицо Роджера вдруг стало еще более красноватым.
— Если у нее были достаточно серьезные основания, чтобы уйти от мужа…
— Основания были.
— Папа! — Она, очевидно, не хочет о них говорить.
— Я тоже не стала бы, — негромко заметила Динни.
Роджер пробормотал:
— Однако от этого зависит все.
— Для Крума дело может обернуться серьезно, мистер Форсайт, — сказал сэр Лоренс.
— Безусловно, сэр Лоренс, и в любом случае. Я лучше поговорю с ними порознь. Потом узнаю точку зрения мистера Кингсона и завтра вас извещу. Это вас устраивает, генерал?
— Но этот Корвен меня просто возмущает! — вырвалось у генерала.
— Вот именно! — ответил «юный» Роджер, и Динни показалось, что она никогда не слышала более неуверенной интонации.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Динни сидела в маленькой пустой приемной, перелистывая «Таймс». Тони Крум стоял у окна.
— Динни, — сказал он, оборачиваясь к ней, — не могу ли я хоть чем-нибудь ей помочь? В известном смысле я кругом виноват, но я изо всех сил старался держать себя в руках.
Динни взглянула на его огорченное лицо.
— Не знаю. По-моему, нужно говорить только правду.
— А вы верите в нашего адвоката?
— Пожалуй. Мне нравится, как он нюхает табак.
— А я не верю в эту защиту. Ради чего мучить Клер в суде, если она совершенно невиновна? И какое это имеет значение, если они меня разорят?