— Простите!
— Пожалуйста.
Страшно вежливо! С каждым годом люди становятся все вежливей.
Автобус остановился. Динни поспешно вышла. На Кондуит-стрит она прошла мимо мастерской портного, который раньше шил на ее отца. Бедный отец, он теперь никогда здесь не бывает: одежда стоит слишком дорого, и он «терпеть не может» заказывать себе новые костюмы! А вот и Бонд-стрит.
Здесь образовалась пробка, вся улица казалась сплошной вереницей остановившихся машин. А говорят, Англия разорена! Динни свернула на Брютон-стрит и вдруг увидела впереди себя знакомую фигуру мужчины, который медленно шел, опустив голову. Девушка догнала его.
— Стак!
Он поднял голову; по его щекам текли слезы. Он заморгал выпуклыми темными глазами и провел рукой по лицу.
— Это вы, мисс? А я как раз шел к вам. И он протянул ей телеграмму.
Поднеся ее к глазам, Динни при тусклом свете прочла:
«Генри Стаку, 50-а, Корк-стрит, Лондон. С прискорбием извещаем вас, что мистер Уилфрид Дезерт несколько недель тому назад утонул во время экспедиции в глубь страны. Тело опознано и захоронено на месте. Известие только что получено. Сомнения исключаются. Примите сочувствие. Британский консул в Бангкоке». Она стояла, окаменев, ничего не видя. Стак тихонько взял из ее рук телеграмму.
— Да, — сказала она. — Спасибо. Покажите мистеру Монту, Стак. Не горюйте.
— Ох, мисс…
Динни положила руку на его рукав, тихонько погладила и быстро пошла прочь.
— Не горюйте!
Пошел мокрый снег. Она подняла лицо, чтобы почувствовать щекочущее прикосновение снежинок. Для нее он теперь не более мертв, чем раньше. Но все-таки мертв! И так далеко, так страшно далеко! Он лежит теперь где-то в земле на берегу реки, в которой утонул, среди лесной тишины, и никто никогда не найдет его могилы. Вдруг все дремавшие в ее душе воспоминания о нем нахлынули так неудержимо, что совсем лишили ее сил, и она едва не упала на заснеженной улице. Она оперлась затянутой в перчатку рукой о решетку какогото дома. Почтальон, разносивший вечернюю почту, остановился, обернулся и посмотрел на нее. Может быть, в глубине ее души до сих пор еще тлел слабый огонек надежды, что когда-нибудь он вернется… Теперь он погас… А может быть, это только снежный холод пронизывает ее до костей? Она чувствовала во всем теле леденящий озноб и оцепенение.
Наконец она доплелась до Маунт-стрит и вошла в дом. И вдруг ее охватил ужас: ведь она может выдать свое горе и пробудить к себе жалость, внимание и вообще какие-то чувства, — и она поспешила прямо в свою комнату. Кого трогает эта смерть, кроме нее? И гордость заговорила в ней с такой силой, что даже сердце стало холодным, словно камень.
Горячая ванна немного подбодрила ее. Динни быстро переоделась к ужину и сошла вниз.
В этот вечер все были особенно молчаливы, но молчание все же переносить было легче, чем попытки завязать разговор. Динни чувствовала себя совсем больной. Когда она поднялась к себе, чтобы лечь, пришла тетя Эм.
— Динни, ты похожа на привидение.
— Я очень прозябла, тетечка.
— Юристы хоть кого заморозят. Я принесла тебе поссет [84].
— А! Мне давно хотелось попробовать, что это за штука!
— На-ка выпей.
Динни выпила и чуть не задохнулась.
— Страшно крепко!
— Это тебе дядя приготовил. Звонил Майкл. Взяв пустой стакан, леди Монт наклонилась над племянницей и поцеловала ее в щеку.