с ним, но не подал и виду.
— Вы бывали на скачках с тех пор, как мы встретились с вами на Дерби? Помните, тогда выиграл Бленгейм?
— Нет.
— Вы как раз на него и поставили. Впервые в жизни я видел, чтобы новичку так повезло.
Улыбка вызвала на его бронзовом лице морщины, и Динни увидела, что их немало.
— Садитесь же. Вот чай. Вы сами заварите?
Она передала ему чашку, налила себе и сказала:
— А что, ваши арабские кобылы уже прибыли?
— Я жду их в конце следующего месяца.
— У вас служит Тони Крум…
— Разве вы его знаете?
— Через сестру.
— Славный юноша.
— Да, — сказала Динни, — из-за него я и пришла к вам.
— Ах, вот что?
«Он обязан мне слишком многим, — пронеслось у нее в голове, — он не посмеет отказать».
Откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу, она посмотрела ему прямо в лицо.
— Я хотела сказать вам по секрету, что Джерри Корвен возбудил против моей сестры дело о разводе и Тони Крума вызывают как соответчика.
Рука Джека Маскема, державшая чашку, дрогнула.
— Он действительно любит ее, и они встречались, но в обвинении нет ни капли правды.
— Так… — отозвался Маскем.
— Дело будет рассматриваться очень скоро. Я уговорила Тони Крума разрешить мне все рассказать вам. Сделать это ему самому было бы очень неловко.
Маскем продолжал с невозмутимым видом смотреть на нее.
— Я знаю Джерри Корвена, — сказал он, — но я не знал, что ваша сестра его покинула.
— Мы этого не разглашаем.
— Ее уход связан с Крумом?
— Нет. Они познакомились на пароходе, когда она возвращалась в Англию. Клер ушла от Джерри по совсем другим причинам. Она и Крум вели себя, конечно, неосторожно: за ними следили и их видели вместе при, как говорится, компрометирующих обстоятельствах.
— Что вы имеете в виду?
— Они как-то возвращались из Оксфорда поздно вечером, в машине перегорели фары, поэтому им пришлось провести целую ночь в автомобиле вдвоем.
Джек Маскем слегка пожал плечами, Динни наклонилась вперед, глядя прямо ему в глаза.
— Я сказала вам, что в этом обвинении нет ни капли правды, ни капли.
— Дорогая мисс Черрел, мужчина никогда не признается в том, что…
— Поэтому вместо Тони пришла я. Моя сестра мне не солжет.
Маскем снова слегка пожал плечами.
— Но я не совсем понимаю… — начал он.
— Какое отношение это имеет к вам? А вот какое: я не думаю, чтобы им поверили.
— Вы хотите сказать, что если бы я узнал об этом из газет, это настроило бы меня против Крума?
— Да, я думаю, вы бы решили, что он оказался неджентльменом.
Она не могла скрыть легкой иронии.
— А разве это не так?
— Думаю, что нет. Он горячо любит мою сестру и все же сумел держать себя в руках. А ведь от любви никто не застрахован.
При этих словах воспоминания прошлого снова нахлынули на нее, и она опустила глаза, чтобы не видеть этого бесстрастного лица и насмешливого изгиба этих губ. Вдруг, словно по наитию, она сказала:
— Мой зять потребовал возмещения убытков.
— О, — отозвался Джек Маскем, — я не знал, что это делается и теперь.
— Две тысячи фунтов. А у Тони Крума ничего нет. Он делает вид, что ему все равно, но, если они проиграют, он окажется нищим.
Наступило молчание.
Джек Маскем вернулся к окну. Он сел на подоконник и сказал:
— Что же я могу тут сделать?
— Не отказывать ему от места — вот и все.
— Муж на Цейлоне, а жена здесь, — это все же не совсем…
Динни встала, шагнула к нему и застыла на месте.
— Вам никогда не приходило в голову, мистер Маскем, что вы у меня в долгу? Вспоминаете ли вы когда-нибудь о том, что отняли у меня любимого человека? И знаете ли вы, что он умер там, куда уехал из-за вас?
— Из-за меня?
— Да, вы и ваши взгляды заставили его от меня отказаться. И теперь я прошу вас, чем бы дело ни кончилось, не увольнять Тони Крума. До свидания!
И, не дожидаясь ответа, она вышла.
Динни почти бежала к Грин-парку. Все вышло совсем по-другому! И какие это могло иметь роковые последствия! Но слишком сильны были ее чувства, ее негодование против непреодолимой стены «форм» и традиций, о которые разбилась ее любовь! Иначе и быть не могло. Долговязая фигура Маскема, его франтоватый вид, звук его голоса с мучительной остротой пробудили в ней воспоминания.
И все-таки она почувствовала облегчение: от былой горечи не осталось и следа.