— Ну что ж, — вздохнув, отозвалась Динни, — на все воля богов.
— А боги весьма ненадежны… Мне очень хотелось бы иметь вашу фотографию. Лучше всего, когда вы были девочкой.
— Посмотрю, что у нас есть… Боюсь, что только любительские снимки. Но, кажется, там есть один, где я не слишком курносая.
Она подошла к секретеру, вытащила ящик и поставила его на бильярдный стол.
— Семейная коллекция. Выбирайте!
Он стоял рядом с ней, и они вместе рассматривали снимки.
— Многие я сама снимала, поэтому там меня нет.
— Это ваш брат?
— Да. А вот он как раз перед войной. А это Клер за неделю до свадьбы. Вот моя карточка с распущенными волосами. Папа снял меня, когда он вернулся домой в первую весну после войны.
— Вам было тринадцать лет?
— Почти четырнадцать. Предполагается, что здесь я похожа на Жанну д'Арк, внимающую небесным голосам.
— Прелестная карточка! Я отдам ее увеличить.
Дорнфорд поднес карточку к свету. Стоя боком к зрителям и подняв глаза, девочка смотрела на ветку цветущего плодового дерева; снимок был очень удачен; лучи солнца падали на цветы и на распущенные волосы Динни, доходившие ей до пояса.
— Обратите внимание на мое восхищенное лицо: вероятно, на дереве сидела кошка.
Он положил карточку в карман и вернулся к столу.
— А эту? — спросил он. — Можно взять и эту?
Здесь она была немного старше, но все еще с длинными волосами и круглым личиком; руки были сжаты, голова слегка опущена, глаза подняты.
— Нет, эту, к сожалению, нельзя. Я не знала, что она здесь.
Такую же карточку она когда-то послала Уилфриду. Дорнфорд кивнул; и она вдруг поняла, что он угадал причину ее отказа. Ее охватило раскаяние.
— Впрочем, нет, можете взять. Теперь это все равно. И она вложила карточку ему в руку.
Во вторник утром, после отъезда Дорнфорда и Клер. Динни вооружилась картой, изучила ее и, сев в машину, отправилась в Беблок-Хайт. Ехать ей туда не хотелось, но не давала покоя мысль, что бедный Тони не сможет, как обычно, увидеть Клер в конце недели.
Двадцать пять миль она ехала больше часа. В гостинице ей сказали, что он, наверно, у себя дома, и, оставив там машину, она пошла пешком. Крум в рубашке без пиджака красил деревянные стены своей гостиной. С порога она увидела, как движется трубка у него во рту.
— Что-нибудь случилось с Клер? — сразу спросил он.
— Решительно ничего. Мне просто захотелось посмотреть, как вы живете.
— Страшно мило с вашей стороны! Видите — работаю.
— Вижу.
— Клер любит этот оттенок зеленого. Это лучшее, что я мог достать.
— Чудесно гармонирует с цветом балок. Крум, глядя прямо перед собой, сказал:
— Не могу поверить, что она когда-нибудь поселится тут, но не могу и отказаться от этой надежды, иначе я пропал.
Динни ласково коснулась его локтя.
— Вы своего места не потеряете. Я виделась с Джеком Маскемом.
— Уже? Да вы прямо волшебница! Сейчас вымою руки, надену пиджак и все вам тут покажу…
Динни ждала, стоя на пороге комнаты, в полосе солнечного света. На обоих коттеджах, соединенных в один, еще сохранились глицинии, вьющиеся розы и соломенные крыши. Со временем тут будет очень красиво!
— Ну вот, — начал Крум, — стойла уже закончены, а в загоны проведена вода. Недостает только лошадей, но они прибудут не раньше мая. Маскем не хочет рисковать. Да и мне хотелось бы, чтобы к тому времени закончился процесс… Вы прямо из Кондафорда?
— Да. Клер уехала в город сегодня утром. Она послала бы вам привет, но не знала, что я поеду.
— А почему вы приехали? — спросил Крум прямо.
— Из солидарности.
Он порывисто схватил ее под руку.
— Да. Простите меня. А не находите ли вы, — добавил он вдруг, — что когда мы думаем о страдании других, это иногда помогает нам самим?
— Не очень.
— Если уж к кому-нибудь тянет, это все равно что зубная боль или боль в ухе. От нее никуда не уйдешь.
Динни кивнула.
— И время года такое, — добавил Крум, усмехнувшись. — А разница между словами «нравится» я «люблю»! Я прихожу в отчаяние, Динни! Я не верю, чтобы чувства Клер могли когда-нибудь измениться. Если бы она могла меня полюбить, то уже полюбила бы. А если она меня не полюбит, я здесь не выдержу… Уеду в Кению или еще куда-нибудь.
Взглянув в глаза Крума, доверчиво устремленные на нее в ожидании ответа, Динни почувствовала, что выдержка покидает ее. Речь идет о ее сестре, но что она знает о ней, о том, что творится в глубине ее души?
— Никогда нельзя ничего знать заранее. Я бы на вашем месте не отчаивалась.