— Да, трудно представить себе Клер в роли просто «хозяйки дома», ответил Адриан.
Дорнфорд промолчал.
— А относительно Динни вы бы этого не сказали? — спросил он вдруг.
— Видите ли, представить себе Клер матерью я не могу, а Динни — могу. Я не представляю себе, чтобы Динни могла порхать здесь, там, всюду, а Клер может. И все-таки сказать о Динни, что она «домашняя», было бы неверно. Это не то слово.
— Да, — пылко отозвался Дорнфорд. — Я не знаю, каким словом ее можно определить. Вы очень верите в нее?
Адриан кивнул.
— Беспредельно.
— Моя встреча с ней имеет для меня невыразимое значение, — сказал Дорнфорд очень тихо, — но боюсь, что для Динни она еще ничего не значит.
— Все это не так просто, — заметил Адриан. — Терпение — добродетель или было ею, по крайней мере, до тех пор, пока война не взорвала старый мир.
— Но ведь мне скоро сорок.
— Что ж, Динни скоро двадцать девять.
— То, что вы рассказали мне сейчас, что-нибудь меняет или нет?
— Насчет Сиама? Думаю, да… и очень меняет.
— Спасибо вам.
Они расстались, крепко пожав друг другу руки, и Адриан повернул на север. Он шел медленно, думая о книге судеб, раскрытой перед каждым влюбленным. Никакие письменные гарантии, никакие ценные бумаги не способны сохранить ее неизменной на всю жизнь. Любовь бросает человека в мир; с любовью он имеет дело почти всю жизнь, то в ущерб себе, то на радость; а когда он умирает, плоды его любви, дети, или же члены приходского совета хоронят его и забывают.
В Лондоне, где улицы кишат людьми, каждому приходится считаться с этой изменчивой, мощной и безжалостной силой, с которой ни один мужчина, ни одна женщина в здравом уме и твердой памяти не захотели бы иметь дело. В одном случае — «хорошая партия», «счастливый брак», «идеальная пара», «союз на всю жизнь»; в другом — «несходство характеров», «случайное увлечение», «трагическое положение», «роковая ошибка». Человек может все обеспечить, изменить, застраховать, предусмотреть (все, кроме, увы, неотвратимой смерти), но в отношении любви — он бессилен. Любовь приходит из ночи и в ночь возвращается. Она остается, она улетает. Она делает запись на одной или другой стороне книги, и нужно терпеливо ждать следующей записи. Она смеется над диктаторами, парламентами, судьями, епископами, полицией и даже над добрыми намерениями; она сводит с ума радостью и скорбью; она распутничает, творит, крадет и убивает; она бывает преданна, верна, изменчива. Она не знает стыда, над ней нет господина. Она создает семейные очаги и разрушает их. Переходит на сторону врага. А иногда сливает два сердца в одно на всю жизнь.
Адриан шагал по Черинг-Кросс-роуд, и ему казалось, что нетрудно представить себе Лондон, Манчестер, Глазго без любви. И все же без любви ни один из этих прохожих не вдыхал бы пробензиненный ночной воздух, ни один дом не был бы заложен, ни один автобус не пронесся бы, жужжа, по улице, ни один уличный певец не завывал бы, ни один фонарь не осветил бы ночную тьму. Любовь — основной и главный интерес человечества. И ему, чьим главным интересом всегда были останки древнего человека, без любви нечего было бы откапывать, классифицировать, хранить под стеклом; и теперь он раздумывал о том, найдут ли Динни и Дорнфорд счастье друг в друге…
А Дорнфорд, направляясь в Харкурт-билдингс, тоже думал о Динни и о себе, но с еще большим волнением. Ему ведь почти сорок. Властно овладевшее им желание должно осуществиться — теперь или никогда. Если он не хочет стать сухим чиновником, надо жениться и иметь детей. Жизнь его похожа на недопеченный хлеб, и лишь Динни могла бы придать ей вкус и смысл. Эта девушка стала для него… да чем она не стала! Проходя под узкими порталами Мидл-Темпл-Лейн, он сказал, обращаясь к ученому собрату, тоже спешившему домой спать:
— Как вы думаете, Стаббс, кто выиграет Дерби?
— Бог его знает, — отозвался ученый собрат, спрашивавший себя в это время, зачем он так не вовремя пошел с козырей.
А на Маунт-стрит сэр Лоренс, войдя к жене, чтобы пожелать ей спокойной ночи, застал ее сидящей в постели. На ней был кружевной чепчик, который ее всегда так молодил. Сэр Лоренс, облаченный в черный шелковый халат, присел на край кровати.
— Ну как, Эм?
— У Динни будут два мальчика и одна девочка.
— Еще будут ли! Цыплят по осени считают.
— Должен же кто-нибудь… Поцелуй, меня покрепче.
Сэр Лоренс наклонился и исполнил ее желание.
— Когда она выйдет замуж, — сказала леди Монт, закрывая глаза, — ее душа долго еще будет там только наполовину.