— Знает. А что?
— Она ведет себя очень деликатно. Я рассказала дяде Адриану; он считает, что Уилфрид подорвал престиж Англии на Востоке. А что такое английский престиж? Мне казалось, что нас все считают нацией преуспевающих лицемеров. А в Индии — заносчивыми хамами.
Сэр Лоренс поерзал в кресле.
— Ты путаешь репутацию государства с репутацией англичанина как человека. А это совсем не одно и то же. На англичанина смотрят в странах Востока как на человека, который держит слово, не предает своих и которого лучше не выводить из себя.
Динни покраснела. Намек был достаточно ясен.
— На Востоке, — продолжал сэр Лоренс, — англичанин — или, вернее, британец, потому что это зачастую шотландец, валлиец или выходец из Северной Ирландии, — как правило, живет изолированно от своих: путешественник, археолог, военный, чиновник, служащий, плантатор, инженер, доктор или миссионер — он всегда возглавляет небольшую группу местных жителей и может выжить в тяжелых условиях только благодаря своему престижу. Если хоть один англичанин оказался не на высоте, акции всех остальных англичан падают. И все это знают. Вот с чем вам придется иметь дело, и я не советую этого недооценивать. Нельзя требовать, чтобы восточные люди, для которых религия играет такую важную роль, понимали, что кое для кого из нас она ничего не значит. Для них англичанин — это верующий христианин, и если он отрекается, значит, он отрекается от самого для себя дорогого.
— Иными словами, в глазах нашего общества Уилфрид не может рассчитывать на снисхождение? — сухо заметила Динни.
— Боюсь, что в глазах тех людей, которые правят империей, не может. Да оно и понятно. Если между этими изолированными друг от друга людьми не будет существовать полнейшего доверия, если они не будут уверены, что никто из них не смалодушничает и не подведет других, у них вообще ничего не получится. Ведь так?
— Я никогда об этом не думала.
— Можешь мне в этом поверить. Майкл объяснил мне душевное состояние Дезерта в то время, и с точки зрения такого атеиста, как я, в его рассуждениях много верного. Мне самому было бы противно погибнуть ни за что ни про что. Но это был только повод, и, если ты мне скажешь, что он этого не понимал, не понимал, боюсь, только потому, что его одолела гордыня ума. И тем хуже, ибо гордыня ума превыше всего ненавистна военным, да и всем прочим тоже. Она, если помнишь, довела до беды даже Люцифера.
Динни слушала, не сводя глаз с его нервного, подергивающегося лица.
— Удивительно, без чего только можно на свете обойтись… — вдруг заметила она.
Сэр Лоренс в изумлении вставил в глаз монокль.
— Ты что, от тетки заразилась манерой порхать?
— Если свет тебя не одобряет, можно обойтись и без его одобрения.
— «Презреть мир ради любви» — звучит храбро, но люди не раз пробовали это делать с пагубными для себя последствиями. Жертва, которую приносит одна из сторон, — самая непрочная основа для союза: ведь другую сторону рано или поздно это начинает раздражать.
— А я и не прошу больше счастья, чем достается среднему человеку.
— Мне для тебя этого мало, Динни.
— Ужинать! — провозгласила леди Монт, появляясь в дверях. — У вас есть пылесос, Динни? Теперь ими чистят лошадей, — продолжала она по дороге в столовую.
— Жаль, что не людей, — вздохнула Динни. — Мы чистили бы их от страхов и суеверия. Хотя дядя, наверно, этого бы не одобрил.
— Ага, значит, вы поговорили. Блор, выйдите!
Когда дворецкий вышел, она добавила.
— Я думаю о твоем отце, Динни.
— Я тоже.
— Раньше я умела с ним справляться. Но дочери! И все же у него нет другого выхода!
— Эм! — предостерег ее сэр Лоренс, когда Блор снова вошел в столовую.
— Что ж, — сказала леди Монт, — и эти верования и прочее — как это утомительно! Всю жизнь терпеть не могла крестин, разве можно так бесчеловечно обращаться с ребенком! И еще обременять крестных; правда, те не очень-то беспокоятся, подарят крестильную чашу и библию, вот и все. А почему на чашах изображает листья папоротника? Или это стрельба из лука? Дядя Франтик выиграл чашу за стрельбу из лука, когда был помощником священника. У них это было принято. Ах, все это меня ужасно волнует!
— Тетя Эм, — сказала Динни, — единственное, о чем я мечтаю, — это чтобы никто не волновался из-за моей ничтожной особы. Только бы люди не волновались, нам больше ничего не надо.
— Вот это мудро! Лоренс, расскажи это Майклу. Блор! Налейте мисс Динни хересу.
Динни пригубила рюмку хереса и поглядела через стол на тетю Эм. В лице ее было что-то успокаивающее — ив чуть приподнятых бровях, и в опущенных веках, и в орлином носе, и словно припудренных волосах над еще красивыми плечами, шеей и грудью.