— Сегодня я рассматривала памятник Фошу и встретила там твоего двоюродного брата, мистера Маскема.
— Джека?
— Да.
— Последний денди. Ты понимаешь, какая огромная разница между «щеголем», «денди», «франтом», «модником», «хлыщом», «пижоном» и «фертом» кажется, так это теперь называют? Но порода вырождается. По возрасту Джек принадлежит к эпохе «хлыщей», но стиль у него настоящего «денди» законченного денди, типа Уайта-Мелвиля [2]. Что ты о нем думаешь?
— Лошади, карты и полнейшая невозмутимость.
— Сними-ка шляпу. Я люблю смотреть на твои волосы.
Динни сняла шляпу.
— Я встретила там еще одного знакомого: шафера Майкла.
— Как? Дезерта? Он вернулся? — И подвижная бровь сэра Лоренса поползла наверх.
Щеки Динни слегка порозовели.
— Да, — сказала она.
— Странный тип.
Динни вдруг почувствовала какое-то непривычное ощущение. Ей было бы трудно его описать, но оно напомнило ей фарфоровую безделушку, которую она подарила отцу в день его рождения: мастерски вылепленную лисичку с четырьмя приткнувшимися к ней детенышами. Выражение лисьей мордочки — нежное и чуть-чуть настороженное — отражало ее чувство в эту минуту.
— А чем он странный?
— Не хочу быть фискалом, Динни. Хотя тебе, пожалуй, скажу… Молодой человек года через два после замужества Флер явно за ней волочился. Из-за этого он и стал таким непоседой.
Так вот на что он намекал, говоря о проклятии Исава? Не может быть! По выражению его лица, когда они говорили о Флер, она бы этого не подумала.
— Но ведь все это было сто лет назад! — воскликнула Динни.
— Конечно! Дела давно минувших дней; но ходят о нем и другие слухи. Наши клубы — настоящие рассадники злословия.
Динни внутренне насторожилась.
— Какие слухи?
Сэр Лоренс покачал головой.
— Мне этот молодой человек нравится, и я не стану даже тебе повторять то, чего сам толком не знаю. Если человек живет не как все, про него еще не то наговорят! — Он вдруг кинул на Динни испытующий взгляд, но ее глаза безмятежно сияли.
— А кто этот маленький китайчонок?
— Сын бывшего мандарина; тот оставил здесь свою семью: на родине у него какие-то нелады; занятный малыш! Очень симпатичный народ эти китайцы. Когда приезжает Хьюберт?
— На будущей неделе. Они летят из Италии. Джин ведь любит летать.
— Какова судьба ее брата? — И он снова пристально взглянул на Динни.
— Алана? Он служит на морской базе в Китае.
— Тетя не перестает сетовать, что у вас с ним ничего не вышло.
— Ты знаешь, ради тети Эм я готова на все, но, любя его как брата, я не могла пойти с ним к алтарю.
— Я-то совсем не хочу, чтобы ты выходила замуж, — сказал сэр Лоренс, ищи тебя тогда в какой-нибудь Берберии!
«Да он просто колдун!» — мелькнуло у Динни, и глаза ее стали совсем наивными.
— Ох, уж эта бюрократическая машина! — продолжал тот. — Всю нашу родню засосала. И моих дочерей: Силия — в Китае, Флора — в Индии; твой брат Хьюберт — в Судане; вот и сестра твоя Клер унесется, как только ее обвенчают: Джерри Корвен получил назначение на Цейлон… Говорят, Чарли Маскема посылают в Кейптаун; старший сын Хилери едет на гражданскую службу в Индию; а младший — на флот. Черт побери, Динни, вы с Джеком Маскемом последнее мое утешение в этой пустыне! Не считая, конечно, Майкла.
— А ты часто видишься с Маскемом?
— Частенько, у «Бартона», он заходит ко мне и в «Кофейню», — играем в пикет; кроме нас двоих, игроков там и не осталось. Правда, это пока не наступит сезон; теперь-то я вряд ли увижу его до конца скачек в Кэмбриджшире.
— Он, видно, большой знаток лошадей?
— Да. Но только лошадей, Динни. Таких, как он, редко хватает на что-нибудь еще. Лошадь — странное животное, она делает человека слепым и глухим ко всему остальному. Слишком уж много требует внимания. Приходится следить не только за ней, но и за всеми, кто имеет к ней какое-нибудь отношение. А как выглядит Дезерт?
— Что? — Динни слегка растерялась. — Какой-то темно-желтый…
— Это от раскаленного песка. Ведь он теперь живет как бедуин. И отец у него тоже отшельник, так что у них это в крови. Но он нравится Майклу, даже несмотря на ту историю, и это — лучшее, что о нем можно сказать.
— А какие он пишет стихи? — спросила Динни.
— Путаные. Разрушает одной рукой то, что создает другой.