— Мне тоже, тетя.
— Флер попала в газеты за клевету.
— Я помню.
— Как называется эта вещь, которая летит обратно и по ошибке попадает в тебя?
— Бумеранг?
— Я так и знала: что-то австралийское. Но почему у них такой странный акцент?
— Понятия не имею.
— А кенгуру? Блор, налейте мисс Динни еще!
— Спасибо, тетя Эм, больше не хочу. Можно, я пойду вниз?
— Пойдем вместе. — И, поднявшись, леди Монт поглядела на племянницу, склонив голову набок. — Дыши поглубже и ешь сырую морковку. Охлаждает кровь. А почему Гольфстрим, Динни? Какой это гольф?
— Мексиканский, дорогая.
— Я читала, что откуда-то оттуда приходят угри. Ты куда-нибудь идешь?
— Я жду телефонного звонка.
— Когда они произносят «гр-р-р-рустно», у меня начинают ныть зубы. Но девушки там милые. Хочешь кофе?
— Ужасно!
— Кофе помогает. Не так расклеиваешься.
«Тетя Эм гораздо проницательнее, чем кажется!» — подумала Динни.
— Влюбляться куда хуже в деревне, — продолжала леди Монт, — там кукушки. Кто-то мне говорил, что в Америке их не бывает. А может, там не влюбляются? Дядя, наверно, знает. Когда он вернулся оттуда, он мне рассказывал историю про какого-то «папашу из Ну-у-порта». Но это было так давно. Я всегда чувствую, что творится у людей внутри, — вдруг сказала тетка, и Динни стало жутковато. — А куда пошел твой отец?
— К себе в клуб.
— Ты ему сказала?
— Да.
— Ты ведь его любимица.
— Ну нет! Его любимица — Клер.
— Чепуха!
— А у тебя любовь протекала гладко, тетя Эм?
— У меня была хорошая фигура, — ответила та, — пожалуй, ее было многовато, тогда у нас у всех ее было многовато. Лоренс был у меня первый.
— Неужели!
— Если не считать мальчиков из хора, нашего конюха и двух-трех военных. Был такой капитан небольшого роста с черными усиками. Некрасиво, когда тебе всего четырнадцать?
— Дядя ухаживал, наверно, очень чинно?
— Нет, у дяди был ужасный темперамент. В девяносто первом году. Тогда тридцать лет не было дождя.
— Такого, как сейчас?
— Никакого, но я только не помню где. Телефон!
Динни схватила трубку перед самым носом дворецкого.
— Это меня, Блор, спасибо.
Она подняла трубку дрожащей рукой.
— Да?.. Понимаю… спасибо, Стак… большое спасибо. Блор, вызовите мне, пожалуйста, такси.
Она подъехала к картинной галерее напротив дома Уилфрида, купила каталог, поднялась наверх и подошла к окну в верхнем зале. Делая вид, будто внимательно изучает номер 35, который почему-то назывался «Ритм», она не спускала глаз с двери на той стороне улицы. Отец еще не мог уйти от Уилфрида, — с тех пор как ей позвонили, прошло всего семь минут. Очень скоро, однако, она увидела, как он вышел из дома и зашагал по улице. Голова его была опущена; лица Динни не видела, но могла себе ясно представить его выражение.
«Жует усы, — подумала она, — ах ты мой бедненький!»
Как только он завернул за угол, Динни сбежала вниз, быстро перешла улицу и поднялась на второй этаж. Перед дверью в квартиру Уилфрида она постояла, не решаясь нажать звонок. Потом позвонила.
— Я очень опоздала, Стак?
— Генерал только что ушел, мисс.
— А-а… Можно мне видеть мистера Дезерта? Не надо докладывать, я пройду сама.
— Хорошо, мисс, — сказал Стак.
Право же, ни в чьих глазах она не видела столько сочувствия!
Поглубже вздохнув, она отворила дверь. Уилфрид стоял у камина, опершись на него локтями и положив голову на скрещенные руки. Динни на цыпочках подошла к нему и стала молча ждать, чтобы он ее заметил.
Внезапно он вскинул голову.
— Милый, прости, я тебя напугала! — сказала Динни и подставила ему лицо, полураскрыв губы; она видела, как он борется с собой.
Наконец он сдался и поцеловал ее.
— Динни, твой отец….
— Знаю. Я видела, как он вышел. «Если не ошибаюсь, мистер Дезерт? Дочь сказала мне о вашей помолвке и… гм… о вашем положении. Я… гм… разрешил себе прийти к вам по этому поводу. Вы, надеюсь, представляете себе… гм… что произойдет, когда ваша… тамошняя… гм… выходка станет… гм… известна. Дочь моя — совершеннолетняя и может поступать, как ей заблагорассудится, но мы все чрезвычайно к ней привязаны, и, я надеюсь, вы согласитесь, что ввиду такого… гм… скандала… было бы совершенно неправильно с вашей стороны… гм… считать себя помолвленным с ней в данное время».
— Почти дословно.
— А что ты ответил?
— Что я подумаю. Но он совершенно прав,
— Он совершенно неправ, Я ведь тебе уже говорила: «Любовь не знает убыли и тлена». Майкл считает, что тебе не следует печатать «Леопарда».