Энтони. Никаких компромиссов
Уайлдер. Вот-вот! Забастовка началась в октябре и, насколько я понимаю, может продлиться еще полгода. В каком положении мы тогда очутимся? Единственное утешение, что рабочим придется еще хуже.
Эдгар (Андервуду). В каком они сейчас положении, Фрэнк?
Андервуд (невозмутимо). В ужасающем.
Уайлдер. Кто бы подумал, что они смогут так упорно держаться безо всякой помощи?
Андервуд. Тот, кто знает этих людей.
Уайлдер. А я утверждаю, что никто не знает их! А много еще железа на складах? Цены растут с каждым днем. Нам придется расторгать контракты когда мы возобновим производство! И это в самый-то спрос!
Уэнклин. Что вы на это скажете, председатель?
Энтони. Ничего не поделаешь.
Уайлдер. А когда мы будем выплачивать дивиденды?
Скэнтлбери (веско). Мы должны думать об акционерах. (Грузно поворачиваясь к председателю.) Я говорю, что мы должны думать, господин председатель, об акционерах.
Энтони что-то бормочет.
Скэнтлбери. Что вы говорите?
Тенч. Председатель говорит, что он в первую очередь думает о вас, сэр.
Скэнтлбери. Какой цинизм! (Погружается в тупое молчание.)
Уайлдер. Шутки в сторону. Может быть, председатель и согласен целые годы не получать дивиденды, но я лично — нет. Мы не можем рисковать капиталом Компании.
Эдгар (неуверенно). Я считаю, что мы должны подумать и о рабочих.
Все, кроме Энтони, заерзали на своих местах.
Скэнтлбери (со вздохом сожаления). Мы не имеем права давать волю своим чувствам, молодой человек. Это не на пользу дела.
Эдгар (иронически). Я думаю не о наших чувствах, а об их чувствах.
Уайлдер. Что до чувств — мы деловые люди.
Уэнклин. В том-то и беда.
Эдгар. Рабочие бедствуют, и нам, право же, нет никакой необходимости идти на крайности. Это… это жестоко!
Все молчат, словно Эдгар высказал то, в чем ни один человек, хоть немного сохранивший чувство собственного достоинства, не рискнет признаться себе.
Уэнклин (иронически улыбаясь). Сентименты — это излишняя роскошь. На них нельзя строить политику Компании.
Эдгар. Мне отвратительно все это!
Энтони. Не мы начали первыми.
Эдгар. Я знаю, сэр, но мы зашли слишком далеко.
Энтони. Нет.
Все переглянулись.
Уэнклин. Роскошь роскошью, но нам надо действовать очень осмотрительно.
Энтони. Стоит хоть однажды пойти на уступки рабочим, и этому конца не будет.
Уэнклин. Я совершенно согласен, и все-таки…
Энтони мотает головой.
Значит, дело в принципе?
Энтони кивает.
Это тоже роскошь, председатель! Акции упали ниже номинальной стоимости.
Уайлдер. И упадут до половины, когда настанет время распределять очередные дивиденды.
Скэнтлбери (с тревогой). Ну зачем же так мрачно?..
Уайлдер (раздраженно). Так оно и будет! (Вытянув шею, чтобы разобрать, что говорит Энтони.) Я не расслышал…
Тенч (колеблясь). Председатель говорит, сэр: «Fais que… que… devra…»
Эдгар (резко). Мой отец сказал: «Делай, что должен, — и наплевать на последствия!»
Уайлдер. Ну и ну!
Скэнтлбери (вскинув руки). Стоик! Я всегда говорил, что председатель настоящий стоик!
Уайлдер. Нам от этого не легче.
Уэнклин (учтивым тоном). Будем говорить серьезно, председатель. Неужели вы допустите, чтобы мы пошли ко дну… ради… ради принципа?
Энтони. Мы не пойдем ко дну.
Скэнтлбери (с тревогой). Надеюсь, этого не случится, пока я член правления.
Энтони (насмешливо). Крысы в таких случаях бегут с корабля, Скэнтлбери.
Скэнтлбери. Ну как с ним разговаривать!
Энтони. Мне не впервые драться с рабочими. И я ни разу не проиграл схватку.
Уэнклин. Теоретически мы согласны с вами, председатель. Но не у всех железные нервы.
Энтони. Надо держаться.
Уайлдер (встав и подойдя к камину). И вылететь в трубу?
Энтони. Лучше вылететь в трубу, чем уступить.
Уайлдер (раздражаясь). Вас это, может быть, и устраивает, но меня нет, да и остальных, наверное, тоже.