— Я принимаю на себя всю ответственность, — сказала она. — Этот песик потерялся. Он был страшно голодный, и кухарка дала ему объедков.
— Какой-то бродячий пес! — сказал Тимоти. — Да он тут блох напустит!
— Ах нет, что ты! — пролепетала тетя Джули. — Это очень хороший, породистый песик!
— Ты-то почем знаешь? Ты же собаку от половика не отличишь.
Краска на пухлых щеках тети Джули стала ярче.
— Это был с моей стороны христианский поступок, — сказала она, глядя в упор на Тимоти. — Если 6 ты был сегодня в церкви, ты бы так не разговаривал!
В первый раз она открыто восстала против своего слабого здоровьем братца. Результат превзошел ожидания. Тимоти поспешно доел свой пирожок.
— Только чтобы я его не видел, — пробормотал он.
— Поставьте вино и орехи на стол, Смизер, — сказала тетя Энн. — И пойдите вниз, посмотрите, что там кухарка с ним делает.
После ее ухода воцарилось молчание. Все чувствовали, что Джули вела себя непозволительно.
Тетя Энн поднесла к губам рюмку, в которой было на два глотка темного хереса — подарок дорогого Джолиона, — он такой знаток вин! Тетя Эстер, успевшая за время этих волнений прикончить второй пирожок с изюмом, улыбалась. Тетя Джули не сводила глаз с Тимоти; она вкусила непокорности и нашла ее сладкой.
Смизер вернулась.
— Что скажете, Смизер?
— Кухарка его моет.
— Это еще зачем? — сказал Тимоти.
— Он был грязный, — пояснила тетя Джули.
— Вот видишь!
Раздался голос тети Энн, произносившей молитву. Когда она кончила, все три сестры встали.
— Мы покидаем тебя, дорогой. Пей себе спокойно свой херес. Смизер! Мою шаль, пожалуйста.
Наверху в гостиной они некоторое время сидели молча. Тетя Джули старалась утишить свои расходившиеся нервы. Тетя Эстер старалась делать вид, что ничего не произошло. Тетя Энн, сидевшая очень прямо, старалась подавить бунт строгим взглядом и плотным сжатием своих тонких, бескровных губ. Не о себе она думала, а о нерушимом порядке вещей, который неожиданно оказался под угрозой.
Тетя Джули вдруг выпалила:
— Он сам подошел ко мне, Энн.
— Не будучи знако… Без твоего приглашения?
— Я заговорила с ним, потому что он потерялся.
— Надо было подумать, прежде чем заговаривать. Собаки очень назойливы.
Лицо тети Джули взбунтовалось.
— Ну и прекрасно, я очень рада, — сказала она, — и больше не о чем говорить. Столько шуму из-за пустяков!
У тети Энн стал огорченный вид. Прошло еще порядочно времени. Тетя Джули начала играть в солитер, но она играла рассеянно, и на доске происходили невероятные вещи.
Тетя Энн сидела выпрямившись, с закрытыми главами; а тетя Эстер, подождав, не откроются ли они опять, достала из-под подушки взятую в библиотеке книжку и, спрятав ее за каминным экраном, принялась читать — это был второй том, и Эстер не добралась еще до раскрытия «Тайны леди Одли»; правда, это был роман — неподходящее чтение для воскресного дня, — но, как сказал Тимоти, «чем лучше день, тем слаще труд».
Часы пробили три. Тетя Энн открыла глаза, тетя Эстер закрыла книгу. Тетя Джули смешала в кучу загремевшие по доске стеклянные шарики. Раздался стук в дверь: кухарка, не вхожая, как Смизер, в высшие сферы, всегда стучала, прежде чем войти.
— Войдите!
Вошла кухарка в своем кухонном фартуке из розового ситца, а за нею вошел песик — белый как снег, расчесанный, пушистый, его хвост и вся повадка выражали попеременно то задор, то подобострастие. Кухарка заговорила:
— Я его привела, мисс. Он покушал, и я его вымыла. Такой славненький и сразу со мной подружился.
Все три тети сидели молча, поглядывая то на собачку, то на ножки кресел.
— Видели бы вы, как он ел, мисс, — у вас бы сердце порадовалось! И уже знает свою кличку — Пойми.
— Скажите! — с усилием выговорила тетя Эстер. Она всегда страдала от неловких положений и старалась их сгладить.
Тетя Энн подалась вперед в своем кресле, и голос ее был тверд, хотя и дрожал немножко.
— Это чужая собака, и мистер Тимоти не позволит ее оставить. Смизер отведет ее в полицейский участок.
Как бы пораженный этими словами, песик выглянул из-за кухаркиной юбки и пошел на голос. Потом остановился, изогнувшись скобкой и чуть помахивая хвостом; глаза, блестящие, как два кусочка горной смолы, обратились вверх к тете Энн. Тетя Энн посмотрела вниз — на него; ее исхудалые руки с набухшими венами, чуждые твердости, которую выражал ее голос, нервно двигались на атласе юбки. От распиравшего тетю Джули волнения все ее пухлые складочки еще сильнее вспухли. Тетя Эстер судорожно улыбалась.