Ни звука больше! Она ушла! Нет, перенести это было невозможно. И, схватив шляпу, он выбежал на улицу. В какую сторону? Наугад он бросился к площади. И увидел ее. Вдоль ограды сквера она задумчиво, рассеянно брела к себе домой.
XIV
Однако теперь, когда до нее оставалось лишь несколько шагов, он заколебался: он ведь дал слово — что же, нарушить его? Но тут она обернулась и увидела его, отступать было поздно. На резком восточном ветру ее лицо выглядело маленьким, осунувшимся, озябшим, но глаза только еще шире раскрылись, еще полнее были колдовской силой и словно молили: не сердись, не прогоняй меня!
— Я не могла не прийти, мне стало страшно. Для чего вы послали мне эту записочку?
Он постарался придать своему голосу спокойное, обыденное звучание.
— Вы должны быть храброй, Нелл. Мне пришлось сказать ей.
Она ухватила его за рукав; потом вскинула голову и отрывисто проговорила своим ясным голосом:
— Вот как? Значит, она меня ненавидит!
— Она очень несчастна.
Минуту, долгую, как час, они молча шли по площади; не вокруг сквера, как тогда с Оливером, а дальше, прочь от дома. Потом она глухо сказала:
— Мне так немного нужно, только самую чуточку.
Он отозвался сокрушенно:
— В любви не бывает чуточки и остановок на полдороге.
И вдруг ее рука очутилась в его руке, ее пальцы нервно сплелись, перепутались с его пальцами, и тихий, сдавленный голос произнес:
— Но ведь вы позволите мне видеть вас, иногда? Вы не можете не позволить!
Всего труднее было противостоять этому беспомощному, испуганному, цепляющемуся за него ребенку. И сам не представляя себе ясно смысл своих слов, он пробормотал:
— Да-да; все будет хорошо. Не бойтесь ничего, вы должны быть храброй, Нелл. Все устроится.
Но она ответила:
— Я вовсе не храбрая. Я тогда что-нибудь сделаю.
Лицо у нее при этих словах было такое же, как в тот день, над песчаным карьером. Любящее, отчаянное, не ведающее преград, не знающее удержу, — она что угодно способна сделать! Почему он пальнем шевельнуть не может, чтобы не навлечь беду на нее или на ту, другую? И раздираемый между ними двумя, обреченными из-за него страдать, сам он как бы утрачивал чувство своего отдельного существования. Вот к чему пришел он в погоне за счастьем!
Неожиданно она сказала:
— В субботу на балу Оливер опять сделал мне предложение. Он сказал, что вы советовали ему быть терпеливым. Это правда?
— Да.
— Зачем?
— Мне было жаль его.
Она выпустила его руку.
— Может быть, вы хотите, чтобы я вышла за него замуж?
Он отчетливо представил себе, как по блестящему паркету кружится и кружится молодая пара.
— Так было бы лучше, Нелл.
Она издала короткий возглас — полный не то гнева, не то отчаяния.
— Значит, я вам и правда не нужна?
Вот он, путь к отступлению! Но, чувствуя прикосновение ее плеча, видя ее лицо, такое бледное и несчастное, и эти с ума сводящие глаза, он не смог солгать.
— Нет, нужны, — видит Бог, вы нужны мне!
Легкий удовлетворенный вздох сорвался с ее губ, словно она говорила себе: «Раз я ему нужна, он от меня не отступится». Трогательная дань вере в любовь и в свою молодость.
Незаметно для себя они вышли на Пэл-Мэл. И перепугавшись, оттого что так углубился в дроморовские пределы, Леннан поспешил свернуть к Сент-Джеймс-парку, чтобы в темноте пройти через него к Пикадилли. Хорониться от глаз света, идя об руку с дочерью своего школьного товарища, по отношению к которому он всего менее мог так поступить! Что может быть подлее! Но то, что называют честью, — куда исчезает оно, когда на него глядят ее глаза и ее плечо задевает его на ходу?