Тридцать дней спустя после пленения Деи Торис корабль достиг Гелиума с десятком воинов, оставшихся от семисот членов экипажа. Немедленно семь больших флотилий, каждая из которых включала в себя сотни мощных военных судов, поспешили на поиски принцессы. К ним присоединились и две тысячи мелких парусников.
Две общины зеленых марсиан были стерты с лица планеты мстительными флотилиями, но никакого следа Деи Торис не обнаружилось. Ее искали среди северных племен, и только в последние несколько дней поиски перекинулись на юг.
Кантос Кан рассказал о своем пленении. Отважный и смелый, этот марсианин вызывал во мне восхищение. Он в одиночку высадился на границе мертвого города и проник в группу строений, окружающих площадь. Два дня и две ночи он прочесывал кварталы и темницы, ища свою принцессу, но попал в руки урухунцев.
За время совместного заточения мы подружились, хотя оно продолжалось недолго. Начались Большие игры.
Ранним утром нас привели в огромный амфитеатр, земля которого была покрыта рытвинами. Часть его оказалась разрушена, так что трудно было судить, насколько он велик. Говорят, в лучшие времена он вмещал двадцать тысяч урухунцев.
Арена была огромная, но крайне неровная и нерасчищенная. Ее окружали огромные камни, взятые из разрушенных зданий старого города, – чтобы помешать зверям и пленникам убежать. На каждом конце стояли клетки для пленников, ожидающих своей очереди.
Кантоса Кана и меня посадили вместе в одну клетку. В других были дикие лошади, зеленые воины, женщины из других племен и множество странных и свирепых барсумских зверей, которых я никогда раньше не видел. Их рычания и чудовищного вида было достаточно, чтобы самое бесстрашное сердце забилось от тяжелых предчувствий.
Кантос Кан объяснил мне, что в конце дня один из пленников получает свободу, а остальные падут мертвыми на арене. Победители разнообразных состязаний должны будут бороться друг с другом, пока в живых не останутся двое; победитель последней схватки, будь то человек или животное, освобождается. На следующее утро клетки наполняются новыми жертвами, и так все десять дней, что проводятся игрища.
Вскоре амфитеатр начал наполняться, и в течение часа не осталось ни одного свободного места. Дак Кова с джедами уселся в центре зала, на широкой приподнятой платформе.
По его сигналу двери двух клеток распахнулись, и дюжина марсианок была выгнана на арену. Каждая получила кинжал. С другого конца арены выпустили свору из двенадцати диких собак.
Свирепые звери, рычащие и покрытые пеной, ринулись на почти беззащитных женщин, и я отвернулся, чтобы не видеть ужасного зрелища. Вой и смех зеленой толпы одобрял бой. Когда я опять повернулся к арене, то увидел трех торжествующих собак, дерущихся над телами. Все женщины уже расстались с жизнью.
Тотчас бешеный зитидар был выпущен против оставшихся собак – и так это продолжалось целый день, длинный, жаркий, ужасный день.
В течение дня я сражался сначала против воинов, затем против зверей. Я был вооружен саблей и всегда превосходил своих противников ловкостью и боевым опытом, так что это являлось для меня детской игрой. Время от времени кровожадная толпа аплодировала, а к концу послышались требования признать меня победителем и урухунцем.
Наконец осталось трое: большой зеленый воин из какой-то дальней северной орды, Кантос Кан и я. Они должны были сражаться, а мне предстояло драться с победителем. Свобода доставалась сильнейшему.
Кантосу Кану доставались до этого несильные противники, и шанс, что он окажется сильнее зеленого исполина, был мал. Воин был приблизительно шестнадцати футов ростом, тогда как Кан не достигал и шести. Когда они сошлись, разница в весе и росте бросилась в глаза, и эта разница отнимала у друга всякую надежду на жизнь и победу. Но, приблизившись к великану на расстояние двенадцати футов, он сильно замахнулся и метко бросил свое оружие вперед. Оно полетело прямо, как стрела, и, пронзив грудь врага, уложило его мертвым на арену.
Теперь Кантос Кан и я должны были сражаться друг с другом, но, когда мы сошлись на арене, я шепотом посоветовал ему затянуть бой до темноты, в надежде, что мы найдем способ бежать. Толпа, очевидно, догадалась, что у нас нет желания биться, и выла от ярости, потому что ни один из нас не переходил в роковое наступление. Когда стало темнеть, я подал Кантосу Кану знак, чтобы он всунул свою саблю между моей левой рукой и ребрами. Он так и сделал. В тот же миг я качнулся назад, плотно прижав саблю рукой, и упал на землю, как будто его оружие пробило мне грудь. Кантос Кан понял мой фокус. Быстро шагнув ко мне, он поставил ногу мне на шею, вытащил саблю из тела и якобы нанес окончательный удар. Казалось, что он пронзил мне шею, перерезав сонную артерию; на самом же деле холодное лезвие мягко скользнуло в песок. В наступивших сумерках наш обман удался… Я шепнул, чтобы он шел требовать себе свободу, а затем искал меня в холмах на востоке от города.