Рас Тавас осмотрел объект, имевший значительную высоту, а затем продолжал наблюдения за объектом-человеком, все еще продолжавшим вести себя скорее как обезьяна, чем как человек, хотя разговаривал, несомненно, куда легче из-за более совершенных органов речи. Дикция же обезьяны становилась понятной только после колоссального напряжения.
– Ничего замечательного в этих объектах нет, – сказал Рас Тавас, посвятив им полдня. – Они подтверждают то, что я определил уже много лет назад: пересаженный мозг – акт трансплантации – стимулирует рост и активность клеток мозга. Ты заметил, что в каждом объекте трансплантированные части мозга более активны – они в значительной степени управляют остальным. Вот почему у нас человек-обезьяна обнаружил определенные обезьяньи характеристики, тогда как обезьяна вела себя более по-человечески. Хотя при более долгих и подробных исследованиях ты бы заметил, что каждый временами возвращается к своей собственной натуре – то есть обезьяна становится более обезьяной, а человек более походит на человека, но это не заслуживает времени, которое я отдал этим контрольным экземплярам. Я оставляю тебя сейчас, чтобы ты вернул объектам прежнее состояние, а сам пойду в верхние лаборатории. Слуги останутся здесь и будут ассистировать, если потребуется.
Обезьяна, внимательно слушавшая, сразу же шагнула вперед.
– О, пожалуйста, умоляю вас, – пробормотала она. – Не принуждайте меня снова лежать на этих ужасных полках. Я ведь помню день, когда был принесен сюда, надежно связанный. И хотя у меня нет воспоминаний о случившемся, и я могу только догадываться об облике собственной оболочки, и о том, что, судя по этим пыльным трупам, я пролежал здесь долго, прошу, чтобы вы позволили мне жить и вернули меня к товарищам или позволили служить в саду по мере моих возможностей и способностей в этом учреждении, которое я успел немного разглядеть в промежутке между пленением и моментом, когда меня принесли в эту лабораторию, связанного и беспомощного, и положили на одну из ваших холодных плит.
Рас Тавас сделал раздраженный жест.
– Вздор! – крикнул он. – Иди лучше туда, где будешь сохранен в интересах науки.
– Согласись с его просьбой, – обратился я к Рас Тавасу. – Я приму всю ответственность на время, пока буду извлекать из него пользу, изучая, на что он способен.
– Делай, как приказано, – огрызнулся Рас Тавас, уходя из комнаты.
Я пожал плечами. Лучше было промолчать.
– Я вполне могу убить тебя и бежать, – проговорила в задумчивости обезьяна, – но ты хотел мне помочь. Я не могу убить того, кто относится ко мне по-дружески, тем не менее, тяжело думать еще об одной смерти. Сколько же я здесь лежал?
Я обратился к истории его тела, которая была принесена и укреплена над изголовьем стола.
– Двадцать лет, – сказал я ему.
– И все же, почему нет? – спросил он себя. – Этот человек убьет меня – почему я не могу убить его до этого?..
– Это будет плохо для тебя, – сказал я, – потому что ты не сможешь отсюда убежать. Место, где ты находишься, очень глубоко под землей. Вместо бегства ты умрешь, и Рас Тавас будет, вероятно, думать о том, что не заслуживает внимания помнить о тебе, тогда как тот, кто сможет найти возможность помочь тебе несколько позже и кто намеревается сделать это, умрет от твоих рук, и окажется неспособным помочь тебе.
Я говорил тихим голосом ему на ухо, чтобы слуги не могли подслушать. Обезьяна слушала внимательно.
– Ты сделаешь, что говоришь? – спросила она.
– При первой представившейся возможности, – ответил я ей.
– Очень хорошо, – сказала она, – я подчиняюсь, веря тебе.
Через полчаса оба объекта были возвращены на свои полки.
4. Соглашение
Дни складывались в недели, недели в месяцы, а я работал вместе с Рас Тавасом, и все больше хирург сообщал мне секретов своей профессии и своего мастерства. Постепенно он позволял мне выполнять все более и более сложные функции в текущей работе огромной лаборатории. Я начал пересаживать конечности от одного объекта другому, затем – внутренние органы пищеварения. После этого он поручил мне операцию, всю, от начала до конца, на клиенте, заплатившем деньги. Я удалил почки богатого старого человека, заменив их здоровыми от молодого объекта. На следующий день я дал чахлому ребенку новую щитовидную железу. Неделей позже я трансплантировал два новых сердца, и затем пришел день – позади меня стоял лишь Рас Тавас – когда я перенес мозг старого человека в черепную коробку молодого.