Его трудности (и его советников) были полностью высвечены в деле с телеграммой Хилсмана. Несколько южновьетнамских генералов довели до сведения американцев информацию о возможности переворота, и 24 августа 1963 года госдепартамент послал Лоджу телеграмму с предписанием, составленную Роджером Хилсманом и Авереллом Гарриманом. Ключевое предложение гласило: «Если, несмотря на все ваши усилия, Дием проявит упрямство и откажется, тогда нам следует допустить возможность, что ему не удастся удержаться у власти»[329]. Таким образом, генералам дали зеленый свет. К несчастью, это было в выходные дни («Никогда не занимайтесь делами по выходным», — сказал впоследствии Мак-Джордж Банди)[330] и младшие члены администрации разъехались. (Кеннеди находился в Хьянниспорте). Благодаря не только этому, но и путанице между Хилсманом и репортером. Суть этого очень конфиденциального послания стала известна газетам[331]. Все, кто передавал сообщения по телефону — Кеннеди, Раск, Макнамара, Тейлор — были разгневаны этой утечкой, нанесшей ущерб, а ни слова не было произнесено, когда в понедельник 26 августа собрался Совет национальной безопасности. У Кеннеди была причина для недовольства, но он не позволил своим советникам использовать утечку информации, чтобы по зрелом размышлении обдумать политику. Он обошел вокруг стола, спрашивая всех по одному: «Не хотите ли вы, мистер Раск, изменить кое-что? Нет. А вы, мистер Макнамара, не хотите ли изменить средство связи? Нет. А вы, генерал Тейлор..?»[332]. Политика осталась прежней, но после этого заседания Кеннеди мрачно заметил: «Мое правительство разваливается»[333]. В администрации споры продолжались весь сентябрь, удивляя южновьетнамских генералов своей нерешительностью и отступлением, но споры вокруг этого были напрасны. К несчастью, Бобби Кеннеди отходил от вопросов внешней политики по мере того, как работа в департаменте юстиции становилась все более напряженной; возможно, он начал забывать о главном, чему его научило дело Бей-оф-Пигз, а именно — о том, что тыл президента должен быть защищен, и только он может это сделать. Если бы Джек остался жив, Бобби обязательно поддержал бы его по мере того, как вьетнамский вопрос становился все более настоятельным. Ею таланты находились в самом расцвете. На сентябрьском заседании Совета национальной безопасности он правильно ставил вопросы: «Насколько он понял, мы были там, чтобы помочь людям сопротивляться установлению коммунистического режима. Первый вопрос заключается в том, можно ли ему успешно противостоять при любом правительстве. Если нельзя, то следует полностью уйти из Вьетнама, а не ждать… На основной вопрос — можно ли сопротивляться установлению коммунистического строя с любым правительством — не было дано ответа, и у него не было уверенности, что кто-то обладает достаточной информацией, чтобы на него ответить»[334]. Но подобный здравый смысл не оказал большого влияния на президента, кроме, может быть, глубоко скрытых его мыслей.
Он должен был довести до сознания советников необходимость своей политики, и к концу года около ста из них действительно ее осознали[335]. Кроме того, он, как и другие, ждал решения вопроса о Диеме. Он еще не был готов поставить проблему перед американским народом, но неожиданно обнаружил неопределенность своих собственных противоречивых утверждений. 2 сентября в интервью Уолтеру Кронкайту он заметил, коснувшись вьетнамского вопроса: «Я не думаю, что до тех пор, пока правительство не предпримет большее усилие, чтобы получить поддержку народа, мы сможем выиграть войну за пределами нашей страны. В конце концов, это их война. Они будут теми, кто ее проиграет или выиграет. Мы можем им помочь, можем обеспечить снаряжением, послать туда наших людей в качестве советников, но именно они — народ Вьетнама — должны будут победить коммунистов»[336]. С другой стороны, в другом телевизионном интервью (с Четом Хантли), когда спросили, есть ли у него причины сомневаться в «теории домино», он ответил: «Надеюсь, что нет. Надеюсь. Я думаю, что скоро начнется борьба. Китай столь огромен, его влияние заметно далеко за его пределами, так что если Южный Вьетнам уйдет, то это только даст ему превосходное географическое преимущество для партизанского нападения в Малайе, а также создаст впечатление, что волной будущего на Юго-Востоке Азии был Китай и коммунисты. Так что я надеюсь»[337]. Друзья, враги и историки удивлялись этому противоречию, спрашивая, что в действительности имел в виду Кеннеди. К несчастью, он имел в виду и то, и другое. В этом была вся трудность.
Тем временем события в Сайгоне развивались своим чередом. Южновьетнамские генералы вновь начали разрабатывать свой план действий и на этот раз получили одобрение правительства США: «Точно так же, как мы не хотим побудить к перевороту, как и оставить впечатление, что Соединенные Штаты противодействуют смене правительства»[338], Лодж и Харкинс продолжали спорить по поводу правильности курса политики США, и вашингтонские послания с советами и запросами оставались неэффективными. 1 ноября начался переворот, который завершился на следующий день капитуляцией и убийством Диема и Нху.
Кеннеди был на заседании Совета национальной безопасности, когда узнал новости; от шока он побелел и ринулся из комнаты. Он принял необходимость переворота, но не хотел, чтобы братья Нго были убиты. И все же он не смог это объяснить Сайгону. Возможно, ему не удалось бы спасти братьев, но он не прилагал к этому достаточно усилий. Он считал, что поступил нечестно по отношению к Диему, который все же был союзником Соединенных Штатов. Его конец был мрачным предупреждением всем — во Вьетнаме и других странах, — кто оказывал доверие Соединенным Штатам.
Тремя неделями позже Кеннеди сам был убит. Основные решения по Юго-Восточной Азии предпринял его последователь, человек совершенно других взглядов.
«То, что могло бы быть» — неподходящие темы для историков. Достаточно трудно оценить реальную репутацию Кеннеди во вьетнамском вопросе без того, чтобы не добавить еще целый ворох спекуляций относительно того, что бы он сделал, если бы остался жив. Но, оглядывая его деятельность в этом вопросе, трудно не заметить упущенную возможность. Суть южновьетнамской проблемы уже была видна для тех, кто имел глаза, когда Кеннеди вступил в Белый дом: например, связи посла Дурброва с Нго Дин Диемом были очень плохи, как и при после Лодже, и вооруженные силы Южного Вьетнама были боеспособны не более, чем в 1963 году. Теоретически новая администрация Кеннеди умыла бы свои руки от сайгонской политики и пришла бы к согласию с Северным Вьетнамом, как она это сделала с коммунистами в Лаосе. В 1962 году Ханой начал искать пути для достижения такого соглашения, но эти усилия были с презрением отвергнуты. (Несомненно, коммунисты надули бы американцев, как это было в Лаосе, но даже это было бы лучше для всех, чем то, что случилось).
На практике было бы невозможно для администрации Кеннеди, избранной со столь небольшим перевесом и уязвимой на международной политической арене, попытаться достичь подобного соглашения в 1961 или в 1962 году, до ракетного кризиса. И так как политика Эйзенхауэра быть откровенным с Диемом потерпела неудачу, то попытка быть к нему добрым выглядела разумно, что означало предоставить ему все, что он хочет. Но к концу 1962 года эта политика тоже провалилась, и Кеннеди оказался в гораздо более трудном положении, чтобы предпринять какие-либо радикальные изменения. Это стало окончательно ясно, когда он понял, что его надежды на Диема не оправдались и что он идет к разрыву отношений с Вьетнамом, но идет медленно, так как видел, что его военным и гражданским советникам так же трудно оставить Диема и решение вьетнамской проблемы самой себе. Кеннеди все еще не был готов публично объявить о проведении новой политической линии, сказать народу откровенно, когда его настигла смерть. Таким образом, если подводить итог его деятельности по вьетнамскому вопросу, можно добавить, что со времен администрации Эйзенхауэра никаких реальных изменений не произошло, хотя время не стояло на месте.
331
Его враги обвинили в утечке информации, но я не вижу причины, чтобы не доверять его собственному отчету. Хилсман. Побуждая народ. С. 489.
335
Среди них был Колин Пауэлл, будущий председатель объединенного комитета начальников штабов.
338
ИП ii. С. 769: ЦРУ — Лоджу 6 октября 1963 г. Обращение начинается с того, что содержащиеся в нем темы обсуждены с президентом.