ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да, Петрович, один.
ПОЛУКИКИН. Спасибо, Джон.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Но я не Джон.
ПОЛУКИКИН. А кто?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Федор Кузьмич.
Едят.
ПОЛУКИКИН. Джон…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не джонь, тебе говорят!.. Неча джонить!.. Разджонькался… "Джон, Джон!.." ПОЛУКИКИН (ласково). Джон… Джон…
Едят. Слушай, Джон, если бы тебя убили и ты бы ко мне убитый пришел, чему бы это было доказательством, подумай–ка, а? Джон Леннон ест молча. А тому, что мы царство мертвых, вот чему. Джон Леннон ест молча. А ты не убит, и пришел живой ко мне, а не мертвый, и чему это доказательство?.. Джон Леннон ест молча. Тому, что мы царство живых. Вот чему: царство живых! Значит, не все потеряно, Джон.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Царство–то оно, может, и живое, но все равно антихристово. Хочешь добавки?
ПОЛУКИКИН. Нет, спасибо.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Спасибо сыну скажи. Он варил. А я, пожалуй, еще. (Наливает себе еще.)
ПОЛУКИКИН. Ну тогда и я, пожалуй… еще. А почему антихристово?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Поймешь когда–нибудь. Ешь, ешь, знатный борщ.
ПОЛУКИКИН. Кайф.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Смак.
ПОЛУКИКИН. Полный кайф, Джон!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Добросъедобно, Петрович! Да что говорить! Высший пилотаж, слов нету!..
Едят.
ПОЛУКИКИН (радостно). Джон Леннон — всегда! Джон Леннон поморщился. Но промолчал. Виталий Петрович начинает петь. Yellow Submarine Джон Леннон его останавливает.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не надо, Петрович. За столом не поют.
ПОЛУКИКИН. Джон Леннон — всегда!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Нет Джона Леннона, нет! Был твой Леннон, а теперь — Федор Кузьмич! А не Джон Леннон… Срок придет, и его не будет.
ПОЛУКИКИН. Джон Леннон — всегда!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Мне не нравится, что ты так легкомыслен.
ПОЛУКИКИН (шепотом). Джон Леннон — всегда, Федор Кузьмич!.. и никаких гвоздей, блин горелый!.. Ну все, все, прости. Молчу.
Едят. Ты разговаривал с английской королевой, Джон!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну и что, Петрович?
ПОЛУКИКИН. Джон! Ты — разговаривал — с английской королевой!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. А теперь я разговариваю с тобой.
ПОЛУКИКИН. Кто я и кто ты, Джон!?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Все равны перед Богом. Я равный среди равных, Петрович.
ПОЛУКИКИН. Ты скромный, Джон.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ешь, тебе говорят!
ПОЛУКИКИН. Я поел, Джон.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Поел, а не доел! Кто так ест? Посмотри в тарелку!
ПОЛУКИКИН. Три ложки, Джон.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Доедай. Чтобы все съедено было.
ПОЛУКИКИН. За Пола Маккартни, Джон!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не смешно.
ПОЛУКИКИН. За Джорджа Харрисона, Джон!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не смешно.
ПОЛУКИКИН. За Ринго Старра, Джон!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Совсем глупо, Петрович!
ПОЛУКИКИН (отодвигая тарелку). Спасибо, Джон!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну, хватит благодарностей!
ПОЛУКИКИН. Нет, не хватит, Джон! Спасибо, Джон!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да замолчишь ты или нет, в конце концов?
ПОЛУКИКИН (поет). Yellow Submarine…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Цыц! (бьет по столу рукой). Молчать!.. Все!.. Достал!.. Сил нету!.. (Пытается взять себя в руки.) Сколько же можно повторять, в конце концов?.. Раз сказал, два сказал, три… не понимает по–человечески!.. Видит же, не нравится… ну не нравится… нет — свое!.. (Помолчал. Отдышался.) Bad to me. (Пауза.) Прости, не сдержался. (Пауза.) Первый раз за все эти годы…
Молчат.
ПОЛУКИКИН. Джон… а ты ведь в юности драчуном был?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не помню.
ПОЛУКИКИН. Был, был. Я читал.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не знаю.
ПОЛУКИКИН. Как ты тому все ребра переломал… А? На своем дне рождения! Еще в Ливерпуле…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Мне двадцать лет было. Мальчишка. Пацан.
ПОЛУКИКИН. Двадцать один. Он в суд подавал.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Мне неприятно вспоминать об этом, Петрович.
ПОЛУКИКИН. Больше не буду.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Молчи.
Молчат. Помолчав, Федор Кузьмич начинает петь "Степь да степь кругом…" Полукикин подхватывает. Поют самозабвенно.
ПОЛУКИКИН. Столько достойных, Джон!.. Да среди моих друзей даже… Моей, Джон, молодости друзей… А ты и не знаешь… Вон, твой музей открыть хочет… у нас, в России… здесь. Он даже в Англию к вам ездил, чтобы на твой дом посмотреть… Кирпич привез… Украли потом…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Кто украл?.. Какой кирпич?..
ПОЛУКИКИН. От твоего дома кирпич, вот какой! Он из Англии привез, а у него украли потом!..
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Знать не знаю никаких кирпичей и знать не желаю.
ПОЛУКИКИН. А другой писателем стал, романы пишет, мемуары о нашей рок–юности… Меня однажды упомянул… А тебя–то! — на каждой странице!.. Ну, не на каждой, конечно, но… ты, Джон, знаешь, кто ты?..
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Не джонь!
ПОЛУКИКИН. Если б он тебя живым увидел… как я… Джон, я даже представить себе не могу!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Я книг не читаю, Петрович. Я Федор Кузьмич. О душе подумай, Петрович. Не о том думаешь.