Эти творческие отвлечения были нетипичны для стоического цинизма, сопровождавшего всю поездку по Шотландии, особенно усилившегося после происшествия, в результате которого Томми Мур красовался за ударной установкой с перебинтованной головой. Он был единственным пострадавшим в дорожной аварии, когда их автобус врезался в стоящую на обочине машину. Кроме того, Мур стал главным объектом безжалостных насмешек Леннона — особенно после того, как Джордж научился давать ему отпор. Помимо всего прочего, путем бесстыдных махинаций Джон устраивался на чистых простынях на единственной кровати в дешевом гостиничном номере, а Томми и остальным приходилось довольствоваться расстеленными на полу спальными мешками. Задолго до того, как они направились обратно в Ливерпуль, обиженному Муру — за все страдания ему причиталось лишь по 2 фунта с концерта — надоело умываться в ручьях, бриться у раковин общественных уборных и, сидя за пластиковым столиком придорожного кафе, смотреть, как этот проклятый Леннон поглощает жирную, но явно вкусную жареную картошку с мясом или чем–то там еще. А особенно ему надоел автобус — передвижная помесь сумасшедшего дома и тюремной камеры.
Бит–группа без ударника никому не нужна. К тому же в Британии наступил золотой век традиционного джаза, чему в немалой степени способствовали разошедшаяся миллионными тиражами «Petite Fleur» Сиднея Беше в исполнении Криса Барбера, а также энергичный вокал Отилии Паттерсон в сопровождении того же Криса и его группы, звучащий в заключительных кадрах фильма «Trad, Dad», увидевшего свет в 1962 году. Эта тенденция распространилась и по ту сторону Ла–Манша, где датский Swing College Band, немецкий Old Merrytale Jazz Band и другие выдающиеся джазовые ансамбли испытывали влияние не американских основателей джаза, а его британских «отцов», таких, как Барбер, Кении Болл и Акер Билк.
Таким образом, джазовых ансамблей стало гораздо больше, чем в те времена, когда Джон Пол и Джордж назывались Quarry Men, и соответственно увеличилось количество площадок, где они могли выступать. Так, например, в клубе «Каверн», главной цитадели джаза в Ливерпуле, существовали определенные правила, что должно, а что не должно там звучать. Бдительные энтузиасты джаза знали об этой музыке больше, чем сами музыканты, и нередко блюстители чистоты стиля выражали свое неодобрение ироническими аплодисментами или каскадом сыпавшихся на сцену мелких монет, если ансамбль, к примеру, отклонялся от строгих традиций новоорлеанского джаза, включив в свой состав саксофон.
Менеджер «Каверн» Рей Макфол понимал, что попытки расширить диапазон выступающих в клубе музыкантов неизбежно предполагают некоторый оппортунизм, но был убежден в своей правоте, когда уменьшал и без того мизерный гонорар молодой группе, которая именовала свою музыку «энергичным блюзом», чтобы проникнуть в клуб, и была повинна в таких смертных грехах, как использование усилителей и исполнение музыки, где присутствие джаза было почти неуловимо. В прошлом «Каверн» мирился со стилем скиффл, но примитивный рок–н-ролл терпеть было никак нельзя. Это наносило вред репутации клуба, считал Рей.
4. «Агрессивный нелюдим вроде Брандо»
Бруно Кошмидер был владельцем «Кайзеркеллер» и «Индры» — ночных клубов на улице Рипербан в самом сердце гамбургского Гросс Фрейт, района «красных фонарей», возникшего еще в 1814 году, когда город был отдан на разграбление французам. Бруно стал одним из первых немецких импресарио, сделавших практические выводы из разговоров об английской поп–музыке. Обычно в «Кайзеркеллер» играл музыкальный автомат, но в тот вечер, весной 1960 года, когда за одним из столиков оказался Аллан Уильямс, которого привели в Гамбург профессиональные интересы, на сцене выступала приглашенная немецкая группа. Когда зазвучала музыка, он тихо застонал, обращаясь к лорду Вудбину, еще одному человеку, имя которого не было бы так хорошо известно, если бы не Beatles.
Гарольд Филипс приехал в Англию в 1948 году из Тринидада и поселился в центральной части Ливерпуля, где кварталы богемы соприкасались с ливерпульским Гарлемом. Он присвоил себе титул лорда Вудбина — в честь марки дешевых сигарет, которые он непрерывно курил, и стал, по словам Билла Харри, «одним из самых известных людей Ливерпуля, нахальным и дерзким, но забавным». Он работал строителем и оформителем интерьеров, исполнителем песен в стиле калипсо и барменом в самых опасных уголках Токстета, где усмирял буянов, угрожающе размахивая морской абордажной саблей.
Вудбин оказался как нельзя кстати рядом с Алланом Уильямсом в «Кайзеркеллер», где местные музыканты играли профессионально. Однако Уильямс, подстрекаемый Вудбином, вскоре стал без удержу расхваливать отличные ливерпульские группы, которые он может привезти для хозяина заведения. За пределами США (Бруно Кошмидер не мог себе позволить пригласить исполнителей рок–н-ролла из Америки) группы Аллана котировались выше всех. Он держался на одном уровне с Ларри Парнсом, менеджером Билли Фьюэри, который в такой же степени считался английским Элвисом Пресли, в какой ансамбль The Old Merrytale Jazz Band был немецким «ответом» традиционным джазовым группам под руководством таких «стариков», как Монти Саншайн и Крис Барбер.