Подоплека состояла в том, что Астрид вклинилась в связь между Ленноном и Стюартом. В то время малейшее изменение интонаций в голосе Стюарта приводило к вспышке ярости Леннона — и особенно в присутствии Астрид. Когда ее не было рядом, он расслаблялся, довольный тем, что внимание Стюарта вновь всецело принадлежит ему. Тем не менее присутствовавшая или отсутствовавшая Астрид часто становилась главным объектом нападения, когда проявлялась неприятная привычка Леннона — он никогда не пытался себя переделать — говорить первое попавшееся, что приходило ему в голову.
Поражала невоспитанность Джона, которая, подобно шрапнели, возмущала все их окружение в «Кайзеркеллер», а вне публики принимала еще более концентрированный вид. После нескольких недель в Гамбурге Леннон не избавился от стереотипов в отношении немцев, и с его языка часто слетали обидные реплики, даже когда он заказывал пиво в баре. Поначалу Астрид не понимала, почему он с ней особенно груб. Она когда–то отвечала ему, но ее приводили в замешательство не только колкости, но и то, что он периодически уступал, как будто отходя на заранее подготовленные позиции.
Стюарт страдал, видя, как ссорятся два самых близких ему человека. Он переводил взгляд с невесты на лучшего друга — как во время теннисного матча, — наблюдая, как безобидный обмен шутками за несколько секунд превращался в поток взаимных оскорблений. Он не мог встать на защиту женщины, которую боготворил, потому что это было бы предательством обета верности, составлявшего основу их отношений с Джоном. Когда Леннон успокаивался после очередной перебранки с Астрид, с губ Стюарта слетал свист, и он начинал готовиться к обороне — вскоре позиции поменяются, и Джон примется за него. Кипящую от негодования или испытывающую облегчение Астрид он успокаивал заявлениями, что Джон отличный парень, только нужно его узнать поближе.
Предположение Астрид, что Леннон ненавидел ее, было вполне обоснованным, но ложным по сути. Просто эта девчонка нравилась ему самому — она была больше похожа на благовоспитанную Брижит Бардо, чем Синтия, — но он чувствовал, что она ему не пара. Хотя поначалу было трудно поверить, что такая интеллектуалка встречается со Стюартом. Возможно, он — Джон — не такой уж ей неровня. Если бы у него хватило смелости порвать с Синтией, а Стюарт не проявил бы никакого интереса к Астрид, он мог бы приударить за ней сам. Он чувствовал опасное влечение даже во время самых жарких перебранок, но, подобно многим так называемым экстравертам, скрывал свои чувства к женщинам под маской грубости — в данном случае под личиной неотесанного и несдержанного ливерпульца.
Он был ребячливым и вдобавок довольно стервозным, но ни Астрид, ни ее мать не могли скрыть своего восхищения Ленноном, которого считали самым последовательным бунтарем на земле. Во время визитов в дом девушки, расположенный в чопорном Пригороде Гамбурга, он просматривал книжные полки и коллекцию пластинок Астрид, отпуская иронические комментарии в адрес почти всех писателей — Кокто, Сартра, По, Уайльда, Ницше, де Сада — и композиторов, даже Вагнера и Стравинского, произведений которых он, возможно, никогда не слышал.
Как бы то ни было, однажды буря утихла, и Джон прекратил борьбу. Его отношение к Астрид стало не то чтобы доброжелательным, но относительно вежливым. Нередко обмен стандартными приветствиями заканчивался фразой, которую вполне можно было посчитать комплиментом. Несмотря на то, что уголки губ Леннона никогда не приподнимались в улыбке, его глаза стали отвечать ей почти нежным взглядом. Она принадлежала Стюарту, и, если так случилось, он будет относиться к ней так же, как к другу. Внезапно он почувствовал, что рад за Стюарта. У него все хорошо.
Разумеется, он не был бы Джоном Ленноном, если бы перестал отпускать язвительные замечания, однако в отношении Астрид за ними стояли те же теплые чувства, которые он испытывал и к Стюарту. Постепенно Астрид свыклась с той смесью грубости и дружелюбия, которую являли собой манеры Леннона. Эта парадоксальность характера Джона проявилась в его первой встрече в Гамбурге с Фрэнком Алленом, одним из музыкантов группы из Мидлсекса Cliff Bennet And The Rebel Rousers. «Привет. Ты Фрэнк? — произнес Джон, когда их представили друг другу. — Я говорил с ребятами в клубе, и, похоже, ты самый известный музыкант в группе после Клиффа. Не знаю, почему. У тебя такие забавные аккорды».