Теоретически Пресли как солист отвечал только за самого себя, в то время как Beatles, тесно связанные друг с другом как на сцене, так и вне ее, начали исследовать территорию, лежащую за пределами такого общения с публикой, как комментарии в микрофон и кратковременный зрительный контакт. В наибольшей степени это нашло выражение у Стюарта и Пола, пытавшихся нащупать слабые места друг друга — теперь у них даже не хватало такта делать это втайне от Джона. Скрытый намек во внешне невинном замечании одного из них мог вызвать обиду другого, что заканчивалось поспешным отключением гитары и треском захлопнувшейся двери за кулисами.
Леннон тоже имел привычку злить Стюарта — просто для того, чтобы увидеть его ярость, — и в конечном итоге Стюарт высказал мысль, от которой остальные открестились бы, хотя внутренне были согласны: непрерывные комментарии Джона, которые звучали каждую минуту, проведенную в Гамбурге, вызывают сильное раздражение. Почему бы ему не заткнуться и не помолчать хоть немного? А то приходится засыпать и просыпаться под его неумолкающие комментарии.
Поскольку неослабевающие интриги и тайное соперничество были неотъемлемой частью жизни всех поп–групп, Сатклифф уже подумывал о том, чтобы расстаться с группой и возобновить свою карьеру художника. Джон продолжал сохранять нейтралитет, а стычки Стюарта с Полом — и в меньшей степени с Джорджем — усилились после возвращения бас–гитариста из Гамбурга в январе 1961 года. Джон был доволен, но у остальных его появление вызвало раздражение — они уже привыкли к более искусной игре Пола. «Стюарт не был так же предан Beatles, как остальные, — подтверждает его младшая сестра. — Он пропускал репетиции и не практиковался в игре на бас–гитаре. Члены группы, которая стремится к успеху, вряд ли будут довольны товарищем, который относится к этому не так серьезно».
Стюарт оставлял за собой право выбора, одновременно обратившись за немецкой визой и подав заявление на восстановление в художественном колледже. Каждый из этих вариантов представлял собой попытку «остепениться». В любом случае это не станет хорошей новостью для Beatles — особенно после того, как Джон, время от времени любивший помучить своего лучшего друга, теперь откровенно угрожал: если он уйдет, я тоже уйду.
Тем не менее, для Стюарта не имело особого значения, останется он в группе или нет — он считал минуты до встречи с Астрид, которая должна была в следующем месяце на две недели приехать в Ливерпуль. Он с гордостью водил ее по колледжу, где она произвела впечатление даже на некоторых преподавателей. Однако на собеседовании, когда решался вопрос о его возвращении в «банду старых бродяг в джинсах и свитерах, с карандашами и блокнотами», ему не помешала бы толика скромности. Один из членов комиссии, преподаватель истории искусств Николас Хорсфилд, рассказывал, что «просто потерял с ним терпение. Возможно, определение «вызывающий» не очень точное, но он вел себя совсем не так, как ведут себя люди, желающие получить рекомендацию».
В любом случае с Ливерпулем было покончено. Стюарт даже не стал задерживаться, чтобы принять участие в уже назначенных выступлениях Beatles, и вскоре они с Астрид уже упали друг другу в объятия на железнодорожном вокзале Гамбурга. Благодаря ей Стюарт стал первым из Beatles, кто попробовал зачесывать волосы вперед — такая прическа была весьма распространенной в Германии, но в Британии мужчину, на волосах которого отсутствовал бриллиантин, традиционно посчитали бы педерастом. Когда в апреле Сатклифф вновь присоединился к Beatles — во время вторых гастролей группы в Гамбурге на сцене «Тор Теп», — насмешки Джона заставили его предать Астрид и временно вернуться к напомаженному чубу, но, как только выступление заканчивалось, он возвращал себе облик, который так нравился невесте.
Теперь для Сатклиффа проведенное на сцене время казалось потерянным, а работа, которую он выполнял на протяжении многих лет, — монотонной. Все ноты звучали для него одинаково — просто вибрации, накладывающиеся на фоновый ритм, потерять который мог только идиот. С явным отвращением к самому себе он кланялся в ответ на незаслуженные аплодисменты и вяло начинал первый куплет. Его мысли были далеки от того, что делали руки. Присутствие Астрид только отвлекало его, и — к еще большему неудовольствию остальных музыкантов — он мечтал только о том, чтобы бросить свою бас–гитару и пойти пообщаться с ней.