Вернувшись на свой пост, Марк разговорился с Полом Горешем, фотографом-любителем из Нью-Джерси, который сразу сообразил, что Чепмэн не слишком хорошо подкован для фаната «Битлз», потому что когда в здание, прикрывая лицо рукой, вошел Аллен Кляйн, Чепмэн не узнал знаменитого продюсера231. Гореш, напротив, продемонстрировал свое близкое знакомство с семейством Леннонов, поприветствовав Хелен Симан и Шона, вылезших из синего «шевроле». Он даже представил им Чепмэна как поклонника, «приехавшего аж с Гавайских островов». Чепмэн пришел в восторг и назвал Шона «самым симпатичным маленьким мальчиком из всех, кого я видел».
А за стенами Дакоты для Джона Леннона продолжался обычный день. Перед тем как предстать перед объективом знаменитого рок-фотографа Энни Лейбовиц, которой поручили сделать снимки для обложки журнала «Роллинг Стоун», он заскочил в парикмахерский салон в западной части 72-й стрит и сделал стрижку, оставив длинными волосы сзади и сильно укоротив их спереди. Энни Лейбовиц, которая слышала о том, что на съемках видео Джон и Иоко имитировали половой акт, предложила им сняться обнаженными. «Нет проблем», – сразу согласился Джон и тут же разделся. Йоко отказалась снимать с себя что-либо, за исключением черного топика. Тогда Лейбовиц попросила ее вообще не раздеваться, решив сохранить контраст между совершенно раздетой и полностью одетой фигурой. Иоко легла на спину, заложив руки за голову и устремив взгляд в пространство, в то время как Джон лег сверху, скрючившись в позе эмбриона, закрыв глаза и приложившись в поцелуе к женской щеке. Сделав несколько снимков, фотограф показала Джону полароидный пробник, и он пришел в восторг: «Великолепно! Как точно переданы наши взаимоотношения! Пообещай мне, что именно этот снимок будет на обложке». Когда на следующей неделе журнал появился на полках магазинов, у всех буквально поехала крыша: брак самых прославленных любовников из мира рок-музыки был низведен до образа флегматичной суки и слепого присосавшегося к ней щенка.
В час дня Джон дал свое последнее в жизни интервью. Одетый в красную майку, синий свитер и черный кожаный пиджак, он принимал в «Студии Один» ди-джея из Сан-Франциско Дэйва Шолина. В пять часов ему пришлось прервать встречу, поскольку его уже ждали в студии. Когда выяснилось, что ленноновский автомобиль задерживается, Шолин предложил подвезти его и Йоко на своем лимузине. Стоило им выйти из подъезда, как к ним навстречу бросились Пол Гореш и Марк Чепмэн.
Толстый фан в роговых очках молча протянул великому музыканту для автографа свой альбом. Джон любезно склонился и написал: «Джон Леннон 1980 год». Пока Джон ставил свой автограф, Гореш направил объектив фотоаппарата на знаменитый профиль, захватывая в кадр и луноподобное, тупо улыбающееся лицо Чепмэна на заднем плане.
«Ну что, так подойдет?» – спросил Леннон, возвращая альбом.
Чепмэн, остолбеневший от присутствия Леннона, повернулся к звукооператору и спросил: «А вы что, брали у Леннона интервью?»
Когда машина тронулась с места, Чепмэн подошел к Горешу. «Скажи-ка, – поинтересовался он, -а ты не помнишь, на фотографии я был в шляпе или без? Я бы хотел, чтобы без». Затем, секунду помолчав, он воскликнул: «Они ни за что не поверят, там, на Гавайях!»
Когда стемнело, остальные фаны разошлись, и перед зданием остались только разговорившиеся Чепмэн и Гореш. Из подъезда быстрым шагом вышел Фред Симан, неся в руках пленки с записями Иоко, которые она делала еще с Дэвидом Спинозой в 1974 году. Гореш остановил Фреда и сказал: «Это Марк Чепмэн. Ему сегодня здорово повезло!» Чепмэн, улыбаясь, протянул свой альбом.
«Поздравляю, мужик!» – Фред улыбнулся в ответ и поспешил прочь.
Тем вечером Иоко пригласила в студию Дэвида Геффена. «Она – трудная клиентка, – пожаловался Дэвид Фреду, который встретился ему у лифта. – Никогда не знаешь, что у нее на уме». То, что было у нее на уме, стало ясно Геффену, едва он переступил порог студии. Леннон подал сигнал Дугласу, и из динамиков понеслась «Walking on Thin Ice» – лихое диско, рев гитары Джона, чередующийся с писком Иоко, напоминавшим звуки, издаваемые летучими мышами. Продавец Леннон принялся обрабатывать покупателя Геффена. "Фантастика! Хит сезона! – с энтузиазмом выкрикивал Джон. – Это лучше, чем любая из вещей «Double Fantasy». Секунду помолчав, он выдал: «Ее надо выпустить до Рождества!»
Геффен улыбнулся и ответил: «Давай лучше выпустим ее после Рождества и сделаем все как следует. Дадим нормальную рекламу».
«Рекламу!» – с наигранным изумлением повторил Леннон. – Ты только послушай его, «мамочка», тебе будут делать рекламу!"
Геффен намеренно переменил тему разговора, объявив, что «Double Fantasy», поднявшаяся до двенадцатого места, только что стала в Англии золотой. В ответ Йоко бросила на него красноречивый взгляд, который он понял так: «Уж лучше бы ей поскорее подняться до первого, потому что для Джона это чертовски важно!» (Йоко как раз собиралась отправить в Лондон Сэма Хавадтоя, поручив ему накупить пластинок на 100 тысяч долларов, чтобы обеспечить верхнюю строчку в чартах. Когда-то именно так поступил в свое время с пластинкой «Love Me Do» Брайен Эпстайн. Похоже, теперь Леннон действительно «все начинал сначала».)
Прежде чем сеанс записи подошел к концу, Джон, выбрав момент, когда Йоко отлучилась из студии, наклонился к Джеку: «Только не повторяй Иоко то, что я тебе сейчас скажу». После чего он выдал Дугласу тот же текст, который пришлось выслушать Фреду в тот вечер, когда Джону пришла в голову мысль о записи альбома на Бермудах. Джон сказал, что его дни сочтены и что он и так уже живет взаймы. Он не говорил об убийстве, но производил впечатление человека, готового к скорой смерти. Он даже порассуждал о том, что станет с его легендой после смерти, похваставшись, что будет покрыт гораздо большей славой, чем Элвис. Джек слышал рассуждения Джона о смерти и раньше – но никогда они не были полны такой уверенности в неизбежном, как в тот вечер.
Затем вернулась Йоко, и настроение Джона опять пришло в норму. Перед отъездом он заверил Джека, что будет в студии назавтра в девять утра, с тем чтобы заняться сведением нового сингла. Обычно Джек отправлялся домой вместе с Леннонами, но в тот вечер ему надо было поработать еще над одной записью. Он проводил Джона до лифта и пожелал ему спокойной ночи. Его последнее воспоминание о Ленноне – это улыбка, дружеский взмах руки и дружелюбное «Увидимся завтра с утра пораньше!» Лимузин доставил Леннонов прямо к подъезду Дакоты. Марк Дэвид Чепмэн все еще стоял перед домом, прислонившись к будке часового. До половины девятого он наслаждался обществом Пола Гореша, затем фотограф объявил, что ему пора домой, а Чепмэн уговаривал его остаться. «Кто знает, – словно предупреждал он, – мало ли что может случиться. А вдруг он сегодня возьмет и уедет в Испанию, и ты больше никогда его не увидишь!»
После ухода Гореша Чепмэн разговорился с портье – кубинцем Хозе Пердомо. Они болтали о Кубе, о Бухте Свиней, об убийстве Кеннеди. В какой-то момент к ним подошел бродяга в поисках денег, и Чепмэн дал ему десять долларов. Чуть позже он сунул еще пятьдесят долларов в руку портье. У Пердомо сложилось впечатление, что Чепмэн был спокоен и пребывал в полном рассудке. «Чемпэн не был сумасшедшим», – сказал он Фреду Симану после всего, что случилось.
Когда лимузин остановился перед зданием, часы показывали 10:50. Первой из машины выскочила Йоко, за ней последовал Джон, держа в руках магнитофон и несколько кассет. Когда мимо Чепмэна прошла Иоко, он бросил ей: «Привет!» Затем к нему приблизился Джон и посмотрел на
Марка тяжелым взглядом. «Он запечатлел меня в своей памяти», – скажет Чепмэн позже.
Всю предыдущую ночь Чепмэн попеременно молился то Богу, то черту – первого он молил о том, чтобы тот отвел от него искушение, а второго – чтобы дал ему силы выполнить задуманное. Теперь, в самый критический момент, он услышал, как внутренний голос твердил: «Сделай это... сделай это... сделай это!»
Сделав два шага вперед, он вытащил тупорылый револьвер и принял боевую стойку, слегка согнув ноги в коленях и целясь одной рукой, оперев для большей устойчивости стреляющую руку на ладонь другой. Он не вымолвил ни слова. За него все сказал револьвер.
231
Аллен Кляйн был выпущен под залог в ожидании решения апелляционного суда в связи с его осуждением за неуплату ряда налогов за 1970 год. 9 августа 1979 года он был приговорен к двум годам тюремного заключения условно при условии отбытия двух месяцев в тюрьме или на принудительном излечении. Жалоба на него поступила в связи с расследованием деятельности одного из самых известных промоутеров в отрасли грамзаписи Пита Беннетта. В задачу Пита входило продвижение в хит-парадах новых записей, выпускаемых компанией «Эппл», путем распространения среди оптовиков пяти тысяч копий каждой новой пластинки, на которых не ставилась маркировка, по символической цене в 23 цента. Это был довольно дешевый путь увеличения объема продаж, но он становился преступлением после того, как пластинки расходились, принося прибыль, о которой, в свою очередь, не сообщалось в налоговые органы. Когда апелляционный суд отклонил протест Кляйна, тому пришлось отсидеть два месяца в манхэттенской тюрьме в 1981 году. (Примеч. авт.)